Diaghilev Roja Dove
Diaghilev is a result of the collaboration between London’s Victoria and Albert Museum and the best British perfumer Roja Dove. This scent was dedicated to the exhibition Diaghilev and the Golden Age of the Ballets Russes 1909–1929. Originally released in limited edition of 1000 bottles, nowadays Diaghilev is being produced with a price tag of 750 pounds per flacon.
Sergei Diaghilev loved Mitsouko Guerlain. The scent was born in 1919. By that time the Ballets Russes existed for six years and had great success. Mitsouko became a permanent companion in a touring life of a ballet impresario for ten years, up till his death in 1929. This story has inspired Roja Dove to create his Diaghilev.
Diaghilev Roja Dove is not like any other Mitsouko that I have tried. Even at it’s most tense point Mitsouko remains soft and plump. Neither the sharpness of bergamot, nor the rigid base of moss revoke her melancholic nonchalance: “will eat a peach if I want and won’t if I don’t”. The stretch in the bergamot-moss splits is effortless. Mitsouko is yin, condemned to perfection by the Nature.
Diaghilev is a man’s territory. It’s a youthful energy, seething vitality, a body sacrificed to art. All muscles and ligaments are strained, every fiber is obeying the laws of classical dance. Diaghilev – all in gold and brocade, in phantasmagoric light of hesperides, deposit of Guerlinade, backed by heavy velvet curtains made of roses, benzoin, and moss – is performing his dance about the sun, summer meadow, and youth that seems eternal.
Diaghilev will never become a part of my perfume routine (1000 bottles, 750 pounds)… But how wonderful would it be, when the dark curtain of November falls, enjoy it’s golden dance.
_________________________________
Diaghilev – результат сотрудничества лондонского музея Виктории и Альберта и лучшего британского парфюмера Рожа Дова. Аромат был приурочен к выставке “Дягилев и Золотой век Русского балета, 1909–1929″. Изначально выпущенный ограниченным тиражом в 1000 флаконов, сейчас Diaghilev выпуcкается в концентрации парфюм по цене 750 фунтов за флакон.
Серж Дягилев любил Mitsouko Guerlain. Аромат появился на свет в 1919 году. К тому времени труппа Русского балета существовала шесть лет, и успешно гастролировала. Mitsouko стала постоянным спутником кочевой жизни балетного импрессарио на протяжении десяти лет до его смерти в 1929 году. Этот факт и вдохновил Рожа на создание своего Дягилева.
Diaghilev Roja Dove не похож ни на одну из Мицук, которые мне доводилось попробовать. Mitsouko, даже в самой напряженной точке композиции, остается мягкой и округлой. Ни острота бергамота, ни жесткая подложка из мха не отменяют ее меланхоличной вальяжности: “захочу – съем персик, захочу – не съем”. Растяжка в бергамотово-мховом шпагате достигается без усилий, как бы невзначай. Митсуко это инь, обреченный на совершенство природой.
Diaghilev – это мужская территория. Это юношеская энергия, клокочущая жизненная сила, тело, принеcенное в жертву искусству. Все мышцы и связки в напряжении, каждая фибра подчиненна законам классического танца. Дягилев – весь в золоте и парче, в фантасмагорическом свете гесперидов, герлинадных роcсыпях, на фонe тяжелых бархатных занавесей из роз, бензоина и мха, танцует свой танец о солнце, о летнем луге, и о юности, которая кажется вечной.
Дягилев никогда не станет частью моей парфюмерной рутины (1000 флаконов, 750 фунтов…). А как было бы прекрасно, когда падает черный занавес ноября, любоваться его золотым танцем.
Diaghilev Roja Dove (Roja Dove, 2009): bergamot, orange, lime, lemon, cumin and tarragon; jasmine, rose, black currant, heliotrope, peach, tuberose, violet and ylang-ylang; vetyver, patchouli, vanille, cedar, cloves, guaiac wood, nutmeg, oak moss, sandalwood, ambrette (musk mallow), benzoin, civet, labdanum, leather, musk, peru balsam and styrax.
Ambre Les Nombres d’Or Mona di Orio
(с) Классик
All amber scents I test by the sea. Up until lately there was only one scent that passed the trial: vintage Shalimar Guerlain. Wet, animalistic, smelling seaweeds and iodine Shalimar’s amber resonates with the smell of the sea. The result stuns by it’s amplitude. Nowhere else Shalimar sounds so beautiful like at the sea. I even made a nickname for it: ShaliMare.
Amber in it’s soul is very dualistic. It encompasses the beginnings of animate and inanimate nature. Amber smells like sea, iodine, coolness, and warmth of the stones heated under the sun. What is often left of amber in perfumes is the burning golden coal, that is too hot to hold in hand and impossible to drop. That is why my expectations of amber in scents are so modest: if only not to burn myself.
Ambre Mona di Orio exceeded all my expectations. This is the next scent after Shalimar where amber smells sea. This perfume doesn’t have the usual pyramid structure. Ambre opens with salty wooden note, mixture of vetiver and cedar. As the wooden frame becomes covered by balsams and resins, it moves to background. The scent becomes thicker, but as soon as it seems to be too sweet, appears the solo of ylang. Amber is the sea fossil, and the flowers are so transient! Moist, sensual coolness of tropical flowers balances out viscous sweetness of benzoin and vanilla. In it’s entirety I imagine this scent as dark-blue with brown speckles: thick deep tones of still wet paint.
This summer I didn’t even need to go to the sea to trial Ambre. Constant rains, driven from the West, covered the city by a salty hood. I take refuge from the cold by wearing Ambre. It warms without scorching. Ylang does not let me forget that it’s summer now. But what to do if the sun leaves us without it’s mercy.
Ambre Les Nombres d’Or Mona di Orio (2010): vetiver, Atlas cedar, ylang-ylang, benzoin, Tolu balm, amber and vanilla.
__________________________________________________________________________________________________________
Все амбровые ароматы я испытываю морем. До недавних пор только один аромат выдержал это испытание: винтажный Shalimar Guerlain. Влажная, анималистичная, пахнущая водорослями и йодом Шалимарная амбра резонирует с запахом моря. Результат ошеломляет своей амплитудой. Нигде больше Shalimar не звучит так прекрасно, как рядом с морем. Я даже придумала ему прозвище: ShaliMare.
Амбра по своей сути очень дуалистична. Она соединяет в себе начала живой и неживой природы. Амбра пахнет морем, йодом, прохладой и жаром разогретых на солнце камней. В парфюмерии от амбры как правило остаются только раскаленные золотые угли, которые слишком горячо держать в руках, а бросить нельзя. Ожидания от амбры в ароматах у меня непритязательные: лишь бы не обжечься.
Ambre Mona di Orio превзошла все мои ожидания. Это второй после Шалимара аромат, в котором амбра пахнет морем. Аромат лишен привычной пирамидальной структуры. Ambre открывается солоноватой древесной нотой, смесью ветивера и кедра. По мере обрастания бальзамами и смолами, древесный каркас уходит на второй план. Аромат густеет, но как только начинает казаться, что он стал слишком сладким, появляется соло иланга. Амбра – ископаемое моря, а цветы так мимолетны. Влажная, чувственная прохлада тропических цветов уравновешивает тягучую сладость бензоина и ванили. В целом аромат видится мне темно-синим с вкраплениями коричневого: густые, глубокие оттенки еще не высохших красок.
Этим летом мне даже не понадобилось ехать к морю, чтобы испытать Ambre. Непрерывные дожди, гонимые с запада, накрыли город соленым колпаком. От холода я спасаюсь Аmbrе. Она согревает, не обжигая. Иланг не дает забыть о том, что сейчас лето. А что делать, если солнце отказывает нам в своей милости.
Ambre Les Nombres d’Or Mona di Orio (2010): vetiver, Atlas cedar, ylang-ylang, benzoin, Tolu balm, amber and vanilla.
Rose Etoile de Hollande Mona di Orio
Do you know what “perfume bout” is? When did it happen to you last time? Since I got hold of a flacon of Rose Etoile de Hollande, I have hard time detaching myself from it. I’m afraid to be surfeited with it, and I can’t get satiated. One wants to inhale this scent in its entiriety, in one go, and at the same time split it by the airflow into notes.
Rose Etoile de Hollande is a portrait of a rose in her natural environment: rose with her transparent buds, magnificent flowers, pollen on the hairy legs of buzzing among the flowers bumblebees; rose with dark green leaves, crawling on her stems bugs, soil with the fallen withered petals; rose with the drops of rain, drying under the sun; rose between the wild-growing wild grass, juicy peaches and murky moss in a shadow of trees; rose with a sea breeze tangled in her stems and a sieve of a starry night, fooling down on earth after a sultry day.
Rose Etoile de Hollande opens with an explosion of softly tickling bergamot. I seem to feel rough leaves of geranium and hairy skin of a ripe peach. Gradually, scarlet rose fills all the space. In her canvas interwoven wet, salty wood and slightly sweet bensoin, velvet heliotrope and resinous vanilla. Somewhere in the shadow stay pachouli and carnation are standing guard. Aldehydes give away their presence through the action: the scent stays above the heart chakra, despite it’s dark side.
The scent remains in constant movement. It disperses into billion of pieces, and then gathers itself into the whole again. You could observe all stages of that process at the same time, as if all your life passes in front of you within a moment. Rose Etoile de Hollande is cosubstantial. She’s universal, as in “Universe”. Rose is not dominating in this scent, but everything is subordinate to her. She is that fifth element that is so needed for the harmony in the Cosmos. The world capitulates to her beauty. And I capitulate too.
Life shuffles the cards in such a strange way! “Etoile de Hollande” is the name of a breed of roses that Mona was studying for many years. This was a favorite rose of her teacher – Edmond Roudnitska. In Holland raised the perfume star of Mona. This country became a new home for her. The life is even more ephemeral than a smell! I seem to see her smile in Rose Etoile de Hollande. The scent full of life that is stronger than death: in front of our eyes the supernova is born – Etoile de Hollande.
P.S. My gratitude to Jeroen Oude Sogtoen for the Stars of Holland, both Mona and Rose.
_______________________________________________________________________________
Вы знаете, что такое запой? Как давно это с вами случалось? С тех пор, как в моих руках появился флакон Rose Etoile de Hollande, я с трудом себя от него отрываю. Боюсь пресытиться и не могу насытиться. Этот аромат хочется вдыхать целиком, одним вдохом, и в тоже время разбивать его потоками воздуха на ноты.
Rose Etoile de Hollande – это портрет розы в ее естественном окружении; розы с ее прозрачными бутонами, пышными цветами, пыльцой на лапах жужжащих над цветами шмелей; розы с темно-зелеными листьями, ползающими по ее стеблям букашками, землей, на которую падают увядшие лепестки; портрет розы в каплях дождя, высыхающих на солнце; розы среди дикорастущих трав, сочных персиков и сумрачных мхов в тени деревьев; розы с морским ветром, путающимся в ее стеблях, и решетом звездной ночи, падающей на землю после знойного дня.
Rose Etoile de Hollande отрывается взрывом нежно щекочущего бергамота. Мне чудятся шершавые листья герани и такой же мохнатый бок спелого персика. Постепенно алая роза заполняет все пространство. В ее канву вплетены влажное соленое дерево и сладковатый бензоин, бархатный гелиотроп и смолистая ваниль. Где-то в тени на страже стоят пачули и гвоздика. Альдегиды выдают свое присутствие через действие: аромат не опускается ниже сердечной чакры, несмотря на свою темную сторону.
Аромат находится в непрерывном движении. Он то рассыпается мириадом частиц, то снова собирается в единое и неделимое целое. Одновременно можно наблюдать все стадии этого процесса, как будто вся твоя жизнь проносится перед тобой в одно мгновенье. Rose Etoile de Hollande едина во всех своих лицах. Она универсальна от слова “Universe”. Роза в аромате не доминирует, но здесь все ей подчинено. Она – тот пятый элемент, которого не хватает для вселенской гармонии. Мир добровольно капитулирует перед ее красотой. Капитулирую и я.
Жизнь так странно тасует колоду! Etoile de Hollande – название сорта роз, аромат которого Мона изучала в течение многих лет. Это были любимые розы ее учителя, Эдмона Рудницки. В Голландии взошла парфюмерная звезда Моны. Эта страна стала для нее новым домом. Жизнь еще более эфемерна, чем запах. Мне видится в Rose Etoile de Hollande ее улыбка. Аромат, в котором столько жизни, сильнее смерти: на наших глазах родилась сверхновая Etoile de Hollande.
Rose Etoile de Hollande Les Nombres d’Or Collection Mona di Orio(Mona di Orio, 2012): Bergamot from Calabria, White Peach, Heliotropine, Bulgarian & Turkish Rose, Geranium from Egypt, Clove, Patchouli, Cedar from Virginia & Atlas, Vanilla from Madagascar, Bezoin from Siam, Ambre, Baume de Perou.
Picture from monadiorio.com
Cuir de Russie Chanel
Leather scents form quite a wide range, with two opposites at the opposite ends of the spectrum: intellectual and sensual. Cuir de Russie Сhanel in different concentrations embodies both of these hypostasis. Over the years sensuality evaporated off the EDT. The dry residue contains only pages of its old bio. Cuir de Russie in perfume is a lifelong movie, a tape of olfactory codes, unwinding over time. Scene after scene.
The golden thread of fleur d’orange intertwines with a silver thread of bergamot like an embroidery on shoes made of the finest leather. These shoes belong to a girl who is just learning to walk. Leather is soft, light, and smells gently and sweet. Aldehydes at this stage are barely recognizable. You cannot expect the harmony of gait from a child.
Steps become more confident, shoes acquire a small heel. The leather becomes denser, just enough to keep up the shape. Where does she walks in these shoes? Maybe even to work. We will never know. But this isn’t that important. What important is not where does she walk, but how: in an aroma of an expensive soap and flowers, restrained, as are the emotions she shows in public. From Cuir de Russie I always want a little more flowers.
The bridle is loosened, curtains are drawn. Hands smell slightly of leather gloves thrown on a commode, traces of rose, ylang and iris, and something uncertain, indefinitely delicate and sensual. Cuir de Russie possesses a surprisingly long extent. The perfume is better to be applied early in the morning, so as not to break its story in the middle by the evening shower. And it definitely has a story to tell!
_______________________________________________________________________
У кожаных ароматов очень широкий диапазон с двумя противоположностями на краях спектра: интеллектуальным и чувственным. Cuir de Russie Сhanel в разных концентрациях воплощает обе этих ипостаси. Из туалетной воды с годами чувственность испарилась. В сухом остатке остались лишь страницы трудовой биографии. Русская кожа в духах – это фильм длиною в жизнь, лента ольфакторных кодов, разворачивающаяся во времени. Кадр за кадром.
Шитьем на туфельках из тончайшей кожи золотая нить фледоранжа сплетается с серебряной нитью бергамота. Это туфли девочки, которая только учится ходить. Кожа мягкая, светлая, пахнет нежно и сладковато. Альдегиды на этой стадии едва узнаваемы. Нельзя ожидать от ребенка стройности походки.
Шаги становятся все уверенней, у туфель появляется небольшой каблук. Кожа становится плотнее, ровно настолько, чтобы держать форму. Куда она ходит в этих туфлях? Может быть даже на работу. Мы этого никогда не узнаем. Но это не так уж и важно. Главное не куда она ходит, а как: в аромате дорогого мыла и цветов, сдержанных, как и чувства, которые она демонстрирует на публике. От Русской кожи мне всегда хочется немного больше цветов.
Ослаблена узда, задернуты шторы. Руки слегка пахнут кожей брошенных на комод перчаток, следами розы, иланга и ириса и чем-то неопределенным, бесконечно нежным, чувственным. Сuir de Russie обладают удивительной протяженностью. Духи лучше наносить рано утром, чтобы не обрывать их на середине повествования вечерним душем. А им есть что рассказать!
Cuir de Russie Сhanel (Ernest Beaux, 1924/Jacques Polge, 1983): orange blossom, bergamot, mandarin, sage, iris, jasmine, rose, ylang-ylang, cedarwood, vetiver, styrax, leather, amber and vanilla.
Vintage ad is from Votre Beauté, november 1936
Rubj Vero Profumo
Rubj Vero Profumo by my favorite modern perfumer Vero Kern.
Usually I wear white flowers in classic compositions in combination with leather or aldehydes. Naturally, Rubj Vero Profumo, which has neither leather nor aldehydes became the only scent by Vero Kern that I put aside as a ”beautiful, but not for me”. Then it so happened that I bought a dress the colour of raspberry with cream, and at the right time in the right place dress, I pulled out the vial with the perfume…
Rubj broke into my life without knocking at the door, without ceremonies, as a child who is in a hurry to share good news. Derived from a duet of a wild, transparent as a tear, non-indolic jasmine and fleur d’orange, Rubj Vero Profumo has left me no chance. Two vortexes ascend as a double helix along the spine, from the first to the last chakra.
Rubj pervades the space. Following a shrill dance of jasmine, appears the harshness of a hesperide peel, the waves of light-colored roses roll over, as well as such inopportune soft musk. It is difficult to desypher that into notes. Rubj is seamless and multifaceted, in the best tradition of Guerlain’s classics. In the best tradition of Vero Profumo.
Rubj is a psychedelic scent, super-smell, ultrasound. And only close to it’s base Rubj transforms into light soprano that flies into space, like this winged witchy song.
____________________________________________________________
Обычно я ношу белые цветы в классических композициях в сочетании с кожей или с альдегидами. Не удивительно, что Rubj Vero Profumo, в котором нет ни кожи, ни альдегидов, стал единственным ароматом Веро Керн, который я отложила в сторону как “прекрасно, но не для меня”. Потом как-то я купила платье цвета малины со сметаной, потом в нужное время и в нужном месте платье достала пробирку с духами…
Rubj ворвался в мою жизнь без стука и церемоний, как ребенок, который спешит поделиться радостной вестью. Rubj, замешанный на дуэте дикого, прозрачного, как слеза, не индольного жасмина и пьянящего фледоранжа, не оставил мне шанса. Два вихря поднимаются двойной восходящей спиралью вдоль позвоночника, от первой до последней чакры.
Rubj наполняет собой пространство. Вслед за пронзительным танцем жасмина и фледоранжа появляетcя терпкость гесперидной шкурки, накатывают волны светлых роз и такого несовременного мягкого мускуса. Его сложно раскладывать на ноты. Rubj бесшовен и многогранен в лучших традициях герленовской классики. В лучших традициях Vero Profumo.
Rubj – психоделический аромат, сверхзапах, ультразвук. И лишь ближе к базе Rubj трансформируется в легкое, звонкое, улетающее ввысь сопрано, как эта крылатая ведьминская песнь.
Rubj Vero Profumo (Vero Kern, 2007): Moroccan orange blossom, musk, Egyptian jasmine.
Photo Vero Profumo.
No.5 Chanel
Chanel No.5: embarace the boundless.
Chanel No. 5 is the scent of the categories “embrace the boundless”. My review turned up to be similar to the revelations of the blind man from the buddhist parable about an elephant. I had to sit on my hands to prevent myself from throwing caution to the wind and starting a broad and deep investigation on the subject. Why should I increase the entropy of informational space? The book about N°5 has already been written*.
No. 5 has never been a scent of temptation for me, as, it seems, it could be perceived from numerous advertisement icons. Maybe I was coming across wrong releases or wrong concentrations. After all, such a legendary perfume could rightfully have many faces. I wore the EDP circa 2000s when I had to unwillingly do some work. The scent gave me, in my own eyes, some age and authoritativeness. I wore it when I had to write an unpleasant letter or finish routine work that required concentration. No. 5 would turn me into a workhorse, the one that docilely and happily pulls the plough. The scent had sharp aldehydes of raspberry color; dense and stocky, as if it was soaked, powder; flowers, alloyed into bright, almost candy mass. After some time the sharp edges of the scent would soften, the powder would dry and not stay like a lump in the throat. We weren’t actually friends with that No.5.
At the same time, No. 5 has never been a “granny” scent for me. The older generation of my family never smelled of perfumes, so I don’t really understand what is the meaning of that notion. And after careful reassembly of the formula back in 2008 I want to laugh in a face of anyone who talks about No.5 as of an “old lady’s” perfume. How much time we spent back then learning all digital codes! It seems to be the only case when we were running after the new, not after ”the older – the better”.
In the EDT Chanel No. 5 of that new release are 1930s, with their cult of youth and healthy body and soul. I see it in the paintings of Deyneka, in the photographs of Munkácsi, in a student album of my grandmother. There’s a belief in a happiness for all and everyone, that, just wait a little bit, will come. That desperate faith in a “bright future” as the only way to suppress the growing premonition of war. Sports marches will be replaced by military ones soon.
In the EDT Chanel No. 5 is a ringing purity. Girls in squeaky crepe de Chine polka dotted dresses walk down the shiny embarkment, holding heaps of flowers in their hands. Drops of the morning dew on the petals. Hope in the eyes. From the bottle’s neck it smells of fine aldehyde powder. On the skin it scatters into thousand of laughing bells: juicy lemon, sharp razor of bergamot. A bunch of flower balloons bursts into the sky: snow-white jasmine, light-red roses, alloy of lily of the valley and hyacinth. Faces looking at the sky. In the scent there is a warm breath of ylang-ylang, a smell of slightly sweetened skin: that’s sandal. Iris softens the loudness and cools the composition down. Youth is so fresh! My Chanel No. 5 EDT is a purse version: I couldn’t stand the engineering construct of a flask that looks like James Bond’s gadget. No. 5 is one of those rare scents that I like to apply by spaying. Splashes fly – and so do balloons in the sky.
Chanel No.5 is my morning bell. Emotional mikveh. There’s no past, only future. And it seems to be bright.
__________________________________________________________
Сhanel No. 5 – аромат из разряда “объять необъятное”. Мое ревью получилось похоже на откровения слепца из буддисткой притчи о слоне. Я била себя по рукам, чтобы не пуститься в тяжкие и не начать исследовать предмет в ширь и в глубь. Зачем умножать энтропию информационного пространства? Книга о No. 5 уже написана*.
No. 5 никогда не был для меня ароматом соблазна, каким он, казалось, читался с многочисленных рекламных образов. Может я сталкивалась не с теми выпусками, не с теми концентрациями. В конце концов такой легендарный аромат имеет право быть многоликим. Парфюмерную воду выпуска 2000-х я надевала, когда мне нужно было трудится, а не хотелось. Аромат добавлял мне в моих cобственных глазах возраста и авторитарности. Я надевала его, когда мне нужно было написать неприятное письмо или закончить рутинную, требующую концентрации, работу. No. 5 превращала меня в рабочую лошадку, которая покорно и с радостью тянет свой плуг. В ней были резкие адьдегиды малинового цвета; плотная и сбитая, будто от попавшей на нее влаги, пудра; цветы, сплавленные в яркую, почти леденцовую массу. Со временем резкие грани аромата смягчались, пудра подсыхала и переставала стоять комом в горле. С той “Пятеркой” мы не очень дружили.
В то же время, No. 5 никогда не был для меня “старушечьим” ароматом. Старшее поколение моей семьи никогда не пахло духами, может поэтому я вообще плохо понимаю, что люди вкладывают в это понятие. А после бережного перебора формулы в 2008 году мне хочется рассмеяться в лицо каждому, кто говорит о No. 5 как о бабушкиных духах. Сколько времени мы потратили тогда на изучение кодов! Кажется, это был единственный случай, когда мы гонялись за новым, а не за “чем старше, тем лучше”.
В туалетке Chanel No.5 этого нового выпуска – тридцатые с их культом юности и здорового тела и духа. Я нахожу его в картинах Дейнеки, на фотографиях Мункачи, в студенческом альбоме моей бабушки. В нем вера в счастье для всех и каждого, которое еще немного – и настанет. Эта отчаянная вера в светлое будущее как единственный способ заглушить нарастающее предчувствие войны. Скоро спортивные марши сменятся военными.
В туалетке Сhanel No. 5 – звенящая чистота. Девушки в cкрипящих крепдешиновых платьях в горошек идут по умытой набережной и несут в руках охапки цветов. На лепестках капельки утренней росы. В глазах надежда. Из горлышка флакона пахнет тонкой альдегидной пудрой. На коже она рассыпается тысячью смеющихся колокольчиков: сочный лимон, острое лезвие бергамота. Связка шариков-цветов рвется в небо: белоснежный жасмин, светло-красные розы, сплав ландышей-гиацинтов. Лица устремлены в небо. Чувствуется горячее дыханье иланг-иланга, запах чуть спотевшей кожи: это сандал. Ирис приглушает громкость и охлаждает. Юность так свежа! Моя туалетка Chanel №5 в сумочном варианте: я смогла устоять перед инженерной конструкцией флакона, похожего на джеймсбондовскую штучку. No. 5 один из тех редких ароматов, который я люблю наносить именно из спрея. Разлетелись брызги – и воздушные шарики полетели в небеса.
Chanel No. 5 – мой утренний колокольчик. Эмоциональная миква. Прошлого нет, только будущее. И оно, кажется, обещает быть светлым.
*Tilar J. Mazzeo ”The Secret of Chanel No. 5: The Intimate History of the World’s Most Famous Perfume”
No. 5 Chanel (Ernest Beaux/Jacques Polges, 1921): aldehydes, bergamot, lemon, neroli; jasmine, lily of the valley, rose, orris; vetiver, sandalwood, vanilla, and amber.
Chanel ad from 1921 by French caricaturist Georges Goursat (1863–1934), also known as SEM.
Bois des Îles Chanel
Bois des Îles Chanel: выстрадано, длинно и нераскрыто.
“Go now,” she said. Florentino Ariza pressed her hand, bent toward her, and tried to kiss her on the cheek. But she refused, in her hoarse, soft voice.
“Not now,” she said to him. “I smell like an old woman.”
Love in the Time of Cholera
Gabruek Garcua Marquez
For a couple of past weeks I’ve been gathering my fragmented thoughts about Bois des Îles into one entity. It appeared to be a lot of thoughts: me and Bois des Îles have many years of an uneven relationship. I couldn’t make the translation for last Saturday (sorry for that!). But on that Saturday I found myself on a flea market in Paris again. My eyes caught a flacon of a vintage Bois des Îles perfume. It hasn’t been open yet, but was kept without a box. Despite the absence of paraffin film, there was no smell around the neck, so it was difficult to figure out its condition. Even knowing that Chanel scents don’t withstand time well, I took the risk. But let’s leave the perfume for later. And start with Bois des Îles from Les Exclusifs de Chanel.
I could never recognise the variety of notes announced in the pyramid of Bois des Îles. Aldehydes, those I adore for their ability to compress the space into a point, do not reveal their abilities here. In Bois des Îles I recognise them only by a sunlight diffused through a mist. Bois des Îles smells of June’s milk-white apples with skin as thin as one that you peel of with the tongue when you burn the roof of your mouth. It smells of a wet book that was left on an old terrace during summer rain. It smells of old soaked wood: that’s an iris powder with a tincture of sandalwood. Bois des Îles is, possibly, the only scent where I could stand iris in such quantity. Usually the relaxed melancholy, with which iris contaminates everything it touches, is unbearable for me.
I always missed some foundation in Bois des Îles, the soil I could stand on. I missed grounding, sober rigidness of vetiver. I started to wear it together with Sycomore Chanel: Bois des Îles behind the ears, Sycomore on wrists. Sycomore gave Bois des Îles the sharpness and transparency that the scent itself had only at dry frost. But where do you get it, the dry frost, in our climate? And Sycomore is always at hand. That’s how I became a “stupid girl mixing perfumes together.” (с) Guy Robert
Last half year Bois des Îles started to betray me. It revealed hot dry wood, the one that’s often mentioned in reviews. And I didn’t like that. It started to smell of dry almond cookies, and, until now mysterious, “gingerbread”, mentioned in some pyramids. And that I liked even less. Initially I blamed these changes on weather, then on my perception. I didn’t want to think that these are the first signs of inevitable changes in skin’s chemistry, those you have to deal with sooner or later:
“Florentino Ariza shuddered: as she herself had said, she had the sour smell of old age. Still, as he walked to his cabin, making his way through the labyrinth of sleeping hammocks, he consoled himself with the thought that he must give off the same odour, except his was four years older, and she must have detected it on him, with the same emotion. It was the smell of human fermentation, which he had perceived in his oldest lovers and they had detected in him.”
I’m not afraid of age. I fear to loose the olfactory picture of the world I’m used to, whose integrity I esteem not less than integrity of a soul. Every re-formulation, every new “recommendation” of IFRA takes a part of it away from me. But when my own skin takes that part away, it really hurts. The only escape from this situation I see is to wear perfumes on a cloth, rather than on a skin. I’ll have to sacrifice the generous splashing but instead the elegant scarf on a neck could solve two problems at once: the way the frgarance developes and wrinkled skin. Perfect time to start learning how to wear it.
I always wanted to know how Ernest Beaux conceived Bois des Îles. I already had an occasion to try vintage perfume, “oldish”, as it’s owner characterised it. There were much more aldehydes in it than in a modern EDT, more neroli and bergamot. For some time these notes were holding the pressure, but then melancholic iris wave overwhelmed me in
perfume as well, so I could not come closer to it’s essence. To obfuscate is in the nature of Bois des Îles.
The only thing that could make you guess the mature age of the perfume I have purchased at the flea market is it’s slightly accelerated development. This is not typical for such concentration. Notes unwrap fast, like a soundtrack in an old movie. It’s like the perfume was in a hurry to live it’s unexpected second life. In general it was similar to a life of it’s great-granddaughter. But sandal that opened in a base made me forget everything I knew about sandal. I didn’t know it could sound so soft and spacious. Here they are, island forests in all their beauty: dark exotic trees in a mist.
Bois des Îles is melancholy in a bottle. Is there a moment in our life when you could indulge in it without compunction? Bois des Îles is an infinite depth, an endless free fall into the embrace of melancholy.
__________________________________________________________
Флорентино Ариса сжал ее руку и наклонился поцеловать в щеку. Но она остановила его, и голос с хрипотцой прозвучал мягко:
– Не сейчас, – сказала она. – Я пахну старухой.”
“Любовь во время чумы”
Гарбиэль Гарсиа Маркес
Последние пару недель я занималась тем, что пыталась собрать свои разрозненные мысли о Bois des Îles в одно целое. Мыслей оказалось много: нас с Bois des Îles связывают долгие годы неровных отношений. Я не успевала с переводом к прошлой субботе (мои извинения!). Зато в субботу я опять оказалась в Париже на блошином рынке. Мне на глаза попался флакон винтажных духов Bois des Îles. Флакон не был вскрыт, но хранился без коробки. Несмотря на отсутствие парафиновой пленки, от горлышка почти не пахло, и определить его сохранность было сложно. Зная, как плохо хранятся Шанели, я все же рискнула. Но о духах позже. Пока – об Bois des Îles из Les Exclusifs de Chanel.
В Bois des Îles мне никогда не удавалось расслышать разнообразие нот, заявленных в пирамиде. Альдегиды, которые я так люблю за умение сжимать пространство в точку, здесь не являют своих свойств. В Bois des Îles я узнаю их только по рассеянному солнечному свету в тумане. Bois des Îles пахнет июльскими бело-молочными яблоками с тонкой, как кожица, которую сдираешь языком с обожженного неба, шкуркой. Он пахнет промокшей книгой, забытой во время теплого летнего дождя на старой веранде, старой влажной древесиной: это ирисовая пудра с примесью сандалового дерева. Bois des Îles, наверное, единственный аромат, в котором я выношу ирис в таком количестве. Обычно та расслабленная меланхолия, которой ирис заражает все, к чему он прикасается, для меня невыносима.
В Bois des Îles мне всегда не хватало дна, почвы на которую можно было бы опереться ногами. Не хватало заземляющей, отрезвляющей жесткости ветивера. Я стала носить его в паре с Sycomore Chanel: Bois des Îles за уши, Sycomore на запястья. Sycomore придал Bois des Îles четкости и прозрачности, на которую аромат был способен только на сухом морозе. А где его взять в нашем климате, сухой мороз? Зато Sycomore всегда под рукой. Так я стала “глупой девушкой, смешивающей духи” (с) Ги Робер
В последние пол года Bois des Îles стал подводить меня. В нем появилась сухая горячая древесность, та самая, о которой часто пишут в ревью. И мне это не нравилось. Стало пахнуть сухим миндальным печеньем и тем, до сих пор загадочным, “gingerbread”, упоминающимся в некоторых пирамидах. И мне это нравилось еще меньше. Сначала я списала эти изменения в звучании аромата на погоду, потом на восприятие. Мне не хотелось думать, что это первые признаки необратимого изменения в химии кожи, с которым рано или поздно прийдется столкнуться:
” Флорентино Ариса внутренне содрогнулся: да, она была права, от нее пахло терпко, возрастом. Но пока добирался до главной каюты сквозь лабиринт уснувших гамаков, он утешился мыслью, что и его запах, верно, был точно таким же, только четырьмя годами старше, и она, наверное, почувствовала то же самое. Это был запах человеческих ферментов, он слышал его у своих самых старинных подруг, а они слышали этот запах у него.”
Я не боюсь старости. Я боюсь лишиться привычной ольфакторной картины мира, целостностью которой я дорожу, так же, как целостностью души. Каждая переформулировка, каждая новая “рекомендация” IFRA отнимает у меня ее часть. Но когда ее отнимает собственная кожа, это по-настоящему больно. Единственный выход, который я вижу из этой ситуации: носить аромат не на коже, а на ткани. Прийдется пожертвовать чувственным сплешевым намазом, зато элегантный платочек на шее может решить сразу две проблемы: звучания парфюма и морщин. Самое время начать учиться носить шейные платки.
Мне всегда хотелось знать, какими задумывал Bois des Îles Эрнест Бо. Однажды мне уже доводилось попробовать винтажные духи, “пожиловатые”, как охарактеризовала духи их хозяйка. В них было гораздо больше альдегидов, чем в современной туалетке, больше нероли и бергамота. Эти ноты на какое время сдержали натиск, но меланхолическая ирисовая волна накрыла меня и в духах и не дала мне приблизиться к их сути. Это так в характере Bois des Îles: напускать туману.
О пожилом возрасте моих духов можно догадаться только по немного ускоренному развитию, что не характерно для этой концентрации. Ноты разворачивались быстро, как звуковая дорожка в старом кино. Духи будто спешили жить свою неожиданную вторую жизнь. В общих чертах она была похожа на жизнь своей правнучки. Зато сандал, который открылся в базе, заставил меня забыть все, что я знала о сандале. Я не знала, что сандал может звучать так мягко и объемно. Вот они, островные леса со всей своей красе: темные экзотические деревья в туманной дымке.
Bois des Îles – меланхолия во флаконе. Разве в нашей жизни есть время, когда ей можно предаваться без зазрения совести? Bois des Îles – это бездонность, бесконечное свободное падение в невесомые объятия грусти.
Bois des Îles (Ernest Beaux, 1926): aldehydes, coriander, bergamot, neroli, peach, jasmine, rose, lily of the valley, iris, ylang-ylang, vetiver, sandalwood, benzoin, vanilla and musk.
Bottega Veneta: Best of Winter 2012
Bottega Veneta as a Best of Winter 2012.
The best scent of this winter is, no doubt, Bottega Veneta. At some point I even stopped wearing it, to not turn into a routine the contact with this wonderful scent. Canonical beauty also has reverse side – large circulation. Remember those crowds in front of Mona Lisa? But I felt for Bottega Veneta not because of it’s beauty. I got tired of feeling myself a hundred years old, nagging about everything new not less than about conceptuality and too much self-expression in perfumery. Bottega Veneta doesn’t make me feel myself a stranger in my own time.
Une Fleur de Cassie Frederic Malle
Write of it, sob your heart out, sing,
While torrential slush that roars
Burns in the blackness of the spring.”
B. Pasternak
February. Longing for roses loosens it’s vice. Ahead of me is the usual February awaiting for a spring. I wish to wear yellow on black, certainly mohair on wool. Yellow go with me catastrophically. That’s why I quench my thirst with Une Fleur de Cassie. I dropped out of the egregore of the International Women’s Day long time ago, and haven’t seen mimosa alive for a long time, but Une Fleur de Cassie won’t let me forget how it’s smells.
The beginning in Une Fleur de Cassie is innocent. Bitterish greenery, cool white lilies, moist, slightly candy violets. Tenderness at the fingertips. Smell of leaking tubes of oil paint and flaked gouache. White flowers often generate such allusions. It’s a pity they are so short-lived.
Wait a little more, and Une Fleur de Cassie will suck you into its aldehyde vortex. Crystal clear jasmine disappears in there like a flash. Une Fleur de Cassie is a triumph of roses and mimosas. With all her self-sufficiency, in this fragrance rose releases herself, but not dominates. The smoothness of transitions and the roundness of forms is her merit. The bright yellow fluffy mimosa balls are covered with a thick cloud of pollen. Pollen tickles your nose and settles on shoulders covered in black. I could hardly breathe in this powdery bitterness. Cool and tart clove holds floral-aldehyde bacchanal in the bounds of decency. This is so French: the bounds are only necessary if they have something to bound. Otherwise they are just meaningless.
Une Fleur de Cassie has extremely carnal coldness, a salty sea breeze, caught in blooming branches. I do not know what gives this animalistic freshness to the fragrance, but it is very unusual. Fortunately, I do not smell the musk in it. It would be too boring. Une Fleur de Cassie leaves creamy sandalwood aftertaste on the skin and a premonition of spring in my soul.
___________________________________________________________
“Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.”
Б. Пастернак
Февраль. Ослабляет свои тиски тоска по розам. Впереди неизменно-февральское ожидание весны. Хочется носить желтое на черном, непременно мохер на шерсти. Желтое мне катастрофически не идет, поэтому жажду по нему я утоляю Une Fleur de Cassie. Я уже давно выпала из эгрегора Международного Женского Дня, давно не видела мимозы живьем, но Une Fleur de Cassie не дает мне забыть ее запах.
В Une Fleur de Cassie невинное начало. Горьковатая зелень, прохладные белые лилии, влажные, слегка конфетные, фиалки. Нежность на кончиках пальцев. Пахнет подтекшими тюбиками масляных красок и расслоившейся гуашью. Белые цветы часто порождают подобные аллюзии. Жаль, что они так недолговечны.
Еще немного, и Une Fleur de Cassie затянет в свою в альдегидную воронку. В ней пропадает хрустальный и чистый, как слеза жасмин. Только его и видели! Une Fleur de Cassie – это торжество роз и мимоз. Роза, при всей своей самодостаточности, в этом аромате отдает себя, не доминируя. Но мягкость переходов и округлость форм – именно ее заслуга. Ярко-желтые пушистые шарики мимозы покрыты густым облаком пыльцы. Пыльца щекочет нос и оседает на плечи в черном. Я едва могу дышать в ее пудровой горечи. Прохладно-терпкая гвоздика удерживает цветочно-альдегидную вакханалию в рамках приличия. Это так по-французски: рамки нужны только когда им есть, что ограничивать. Иначе они просто бессмысленны.
В Une Fleur de Cassie есть необыкновенно чувственная холодность, соленый морской ветер, запутавшийся в цветущих ветвях. Я не знаю, что дает эту прохладную анималистичность звучания, но она очень необычна. К счастью, я не чувствую в аромате мускуса. Это было бы слишком скучно. Une Fleur de Cassie оставляет кремовое сандаловое послевкусие на коже и предчувствие весны на душе.
Une Fleur de Cassie Editions de Parfums Frédéric Malle (Dominique Ropion, 2000): bergamot, rose, violet, aldehydes, cassie, mimosa, jasmine, clove, cedarwood, sandalwood, musk.
Image: Marc Chagall “Roses and Mimosa from Nice & the Côte d’Azur”, 1967
UPD: Зарубка на память: Fête du Mimosa à Mandelieu-La Napoule.
Nahéma Guerlain
Big Bang: Nahéma Guerlain.
The need for roses is like the need for bread. It is an eternal olfactory value. When at a flea market I saw a miniature perfume Nahéma Guerlain (copyright 1979) on a plastic bed of obscene pink color, I didn’t doubt even for a moment: pink roses haunt my mind since autumn, but our flower shops still don’t have the roses of a size and color that I need.
Nahéma starts sweet, viscous, as if it’s stretching itself. A bit of bergamot sharpness, a bit of velvety geranium leaves – and a shiver runs through your relaxed body. Above that you could recognize outlines of rose petals. They flash in front of your eyes, as if in a rapid motion. Their name is a legion. Nahéma warms up quickly and shrouds you like a cocoon. That cocoon is the size of the Universe. Its internal heat reserve seems to be inexhaustible. Every time I experience this start I have a feeling that I’m sitting in a boat that’s been pushed off from a shore to eternity.
And in eternity the rose sun in its zenith. A sphere shaped out of uniform, plastic rose-apricot substance, dense and sparse at the same time. How could that be? – Ask Jean-Paul. The sun has cold hyacinth prominences and a sandal-benzoin core. Sometimes I’m being brought back to reality by ghosts of rose oil. But even Sun has its spots. Roses in Nahéma got their second life. Raw material transformed into something new, amazingly rigid. Outlines are blended together, silhouettes are indistinct. Nahéma has nothing that could make you wonder what it’s made of.
In Nahéma, you’ll find accumulated energy of the midday sun. Feeling of safety and serenity, when it’s so easy to let your guard down. Nahéma is decadence. Absolute yin. The unbearable lightness of life.
________________________________________
Потребность в розах – как потребность в хлебе. Это вечная ольфакторная ценность.
Когда на блошином рынке я увидела миниатюру духов Nahéma Guerlain (копирайт 1979 года) на ложе из пластика непристойно-розового цвета, я не сомневалась ни минуты: мне с осени не дают покоя розовые розы, но в наши цветочные лавки никак не завезут цветы нужного мне цвета и размера.
Nahéma cтартует сладко, тягуче, будто потягиваясь. Немного остроты бергамота, бархатных листьев герани – мелкая дрожь пробегает по расслабленному телу. Еще различимы очертания розовых лепестков. Они мелькают перед глазами, как в ускоренной съемке. Имя им – легион. Nahéma быстро согревается и окутывает собой, как коконом. Кокон этот размером с Вселенную. Запас внутреннего тепла в ней кажется неисчерпаемым. Каждый раз, когда я переживаю этот старт, у меня такое чувство, будто я сижу в лодке, которую оттолкнули от берега в вечность.
А в вечности – розовое солнце в зените. Шар, слепленный из однородной, пластичной розово-абрикосовой массы, плотной и воздушной одновременно. Как такое возможно – спросите у Жан-Поля. У солнца холодные гиацинтовые протуберанцы и сандалово-бензоиновое ядро. Иногда меня возвращают в реальность призраки розового масла. Но и на солнце бывают пятна. В Nahéma розы обрели вторую жизнь. Сырой материал переработан в нечто новое, удивительно цельное. Очертания слились, силуэты неразличимы. В Nahéma нет ничего, что заставляло бы думать о том, как это сделано.
В Nahéma – аккумулированная энергия полуденного солнца. Чувство безопасности и безмятежности, в котором так легко потерять бдительность. Nahéma – это декаданс. Абсолютный инь. Невыносимая легкость бытия.
Nahéma Guerlain (Jean-Paul Guerlain, 1979): bergamot, mandarin, rose; rose, peach, cyclamen, lily; vanilla, sandalwood, vetiver, and benzoin.