Opium YSL
Буду краток (с)
Opium тягуч, как почти загустевший лак, вытягивающийся в нить, как медленное накручивание нервов на кулак, как танец, не отрывая носок от паркета, как бесконечно длинное касание струн смычком. Суть Опиума – в пролонгированном движении. Что может быть лучше для отношений?
Opium Yves Saint Laurent (Jean-Louis Sieuzac, 1977): aldehydes, plum, pepper, tangerine, coriander,bergamot, lemon; clove, jasmine, cinnamon, rose, peach, orris, myrrh, ylang ylang; benzoin, patchouli, oppoponax, cedar, sandalwood, labdanum, castoreum, musk, vanilla.
Nuit de Noel Caron
“You’re at the theater. You catch the scent of Opium on your right, Mitsouko to your left, and the woman in front of you is wearing Estée. Now a woman arrives wearing Nuit de Noël. Immediately the other frangrances are forgotten!”
Guy Robert, Le Sens du Parfum
This Nuit de Noel ad from 1937, with stars as a romantic anticipation of space flights, is my favourite. A terrible time. In those years, between the famine and the war, my late grandmother was born. Nuit de Noel is just fifteen years old. So young and so fresh!
Nuit de Noel starts strangely, appealing to the very depths of the olfactory memory. It reminds me of the smell of sugared vanilla biscuits and winter vegetables from the cellar. I know this smell so well. All of my school holidays, including those during the freezing winters, with their dark-blue Gogol’s nights, dogs barking in the twilight, a warm stove, grinding sound of the shovel on the coals, and the sparks on the painted wooden floor, I spent in the house of my grandmother. Every summer I carried jars with all sorts of jams and pickles to the cellar, and in the winter, too lazy to wear a coat, following the frozen paths, I carried them back to the house.
Nuit de Noel starts with rough aldehydes, warm dirty musk (this is a case when dirty is a compliment) and mouldy vanilla sticks. Then, as if a door opens into a room being prepared for the holidays, the door that was closed for so long, the door behind which something has been rustling, ringing, whispering all day long, and suddenly, along with the stream of light through the high doorway, roses and ylang-ylang pour into the darkness, where the heart shrinks with excitement and hope. Perhaps nowhere else I have experienced such a harmonious combination of flowers with musk and powder and such deep black moss.
Please also check Elena Vosnaki’s review of Nuit de Noel on Perfume Shrine for more background infromation.
Nuit de Noël Caron (Ernest Daltroff, 1922): rose, ylang-ylang, jasmine; sandalwood, vetiver, Saxon oakmoss, musk and amber.
_________________________________________________________________________________
Эта реклама Nuit de Noel 1937 года со звездочками как предчувствием полетов в космос – моя любимая. Страшное время. В тот год, между голодом и войной, родилась моя покойная бабушка. Духам пятнадцать лет. Совсем юные!
У Nuit de Noel странное, взывающие к самым глубинам ольфакторной памяти, начало: пахнет засахаренным ванильным печеньем и зимними овощами из подвала. Я хорошо знаю этот запах. Все каникулы, включая морозные зимние с их синими гоголевскими ночами, звонким лаем собак с наступлением сумерек и горячей печкой-голландкой, скрежетом совка по углям и искрами на крашеном деревянном полу, я проводила у бабушки. Все лето я носила в подвал банки со всевозможными вареньями и соленьями, а зимой, едва одевшись, по заледеневшим тропинкам – из.
Сначала Nuit de Noël пахнет шершавыми альдегидами, теплым грязноватым мускусом (это тот случай, когда грязный – это комплимент!) и заплесневелой ванильной палочкой. Потом будто распахнулась дверь в соседнюю комнату, где шли приготовления к празднику, дверь которая была закрыта так долго. Дверь, за которой весь день чем-то шуршали, звенели, перешептывались, и, вместе с потоком света, через высокий дверной проем в темноту, где от волнения и надежды сжималось сердце, влились роза и иланг-иланг. И пожалуй больше нигде в парфюмерии я не встречала такого гармоничного сочетания цветов с мукусом и пудрой, и такого глубоко-черного мха.
А эта реклама 1930 года. Такие коробочки с имитацией кожи ската уже давно не делают, но флаконы все еще те же. И мне не дает покоя один вопрос: что же такого нужно было сделать человеку, чтобы он назвал духи, в которых столько добра, злыми?
Nuit de Noël Caron (Ernest Daltroff, 1922): rose, ylang-ylang, jasmine; sandalwood, vetiver, Saxon oakmoss, musk and amber.
Hasu-no-Hana Grossmith
Hasu-no-Hana was originally released in 1888, on the tide of the popularity of Japanese culture, which had overwhelmed Europe after the Meiji Restoration in 1868. To revive the three classic perfumes (Hasu-no-Hana, Phul-Nana and Shem-el-Nessim) hundred and twenty years later, Simon Brooke, the heir to the house Grossmith, was about to apply gas chromatography to analyse the contents of the old bottles purchased at auctions. But fortunately he has found old hand-written papers with original formulae. So I have no doubt in the authenticity of the modern perfume: Robertet – a perfume-making company located in Grasse – had to simply re-create them.
Hasu-no-Hana is Japan seen through European’s eyes, a subtle and graphic scent, like traditional Japanese woodblock prints ukiyo-e, motives of which could be seen in the works of most, if not all artists of the late 19th century. It will not take long until Cinema will break into the world, Jacques Guerlain will sell his soul to devil, and perfumes will become three-dimensional. Or maybe he wouldn’t, but this is the only explanation of his genius I have. Years will pass, Jean-Paul will sell the house to LWMH, and Guerlain will mostly become a history. But no matter how difficult it is to talk about classic perfumes and not take the name of the Guerlain’s family in vain, the story is not about them, but about those who managed to do that better in the 21st century.
Hasu-no-Hana opens with bitter citruses, so hot that I feel like jiggling them in my hands as hot potatoes. It needs roses to damp down the hesperides fire! But first, orris flew into the fire, and before flame consumed them, the perfume exhaled with moist rarefied roots; it sounded low and alto. Freezing air has the best acoustics. I’m standing on a railway platform and it’s cold.
Through the train window I see silver rhythm of channels and frost haze over the endless fields. In the next compartment a girl cries and peels an orange. The alchemical act around me continues to unfold. In the warmth of the train a thin, stretchy stream of roses pours on the coals. Timidly at first, but then, warming up, more and more confidently. Rose The Consolatory. I envision scarlet carnation, but it’s been so long since I smelled it that I am not sure on that one.
It is raining in The Hague, a band plays a flourish: the city celebrates 200 years of the Kingdom. In the cold the scent drops to the lower register again. In a gust of wind I smell green resinous vetiver and a hint of patchouli. I don’t have an umbrella, but I have on my wrists black moss, sandalwood and tonka bean; pencil shavings and cookie crumbs. The perfume is so good that I feel like I have stolen the chypre standard from Osmothèque.
Grossmith, one of the oldest British perfume houses, was founded in London in 1835. Simon Brooke, a great great grandson of John Grossmith, the founder of the house, bought the company owned by his family until 1970, in 2007. The story of the brand’s revival – from the study of archives to the quest for perfume bottles at auction – is so exciting, that I am totally convinced it is worth to write a book about. When I told this to mr. Brooke, he said that the story is worth to make a movie. I hope that sooner or later he will make it, and will make it with the same children’s curiosity, English thoroughness, attention to detail, and uncompromising professionalism as when he revived this splendid perfume house.
Hasu-no-Hana Grossmith (1888): Bergamot, bitter orange, rose, jasmine, ylang ylang, iris, patchouli, oakmoss, vetiver, cedar, sandalwood and tonka bean.
__________________________________________________________
Hasu-no-Hana был создан в 1888 году на волне популярности японской культуры, нахлынувшей Европу после революции Мэйдзи 1868 года. Чтобы восстановить тройку классических духов (Hasu-no-Hana, Phul-Nana и Shem-el-Nessim) Саймон Брук, наследник дома Grossmith, уж было собирался анализировать содержимое купленных на аукционах флаконов c помощью газовой хроматографии, как нашлись тетради с оригинальными формулами. В аутентичности современного аромата у меня нет сомнений: грасской компании Robertet оставалось только их воссоздать.
Hasu-no-Hana – Япония глазами европейца, аромат тонкий и графичный, как традиционные японские гравюры укие-э, мотивы которых можно было встретить в творчестве если не всех, то многих художников конца 19 века. Пройдет совсем немного времени, в мир ворвется кино, Жак Герлен продаст душу дьяволу, и парфюмерия станет трехмерной. Или не продаст, но другого объяснения его гению у меня нет. А потом Жан-Поль продаст дом LWMH, и Герлен станет историей. Но как бы не было сложно говорить о классической парфюмерии, не упоминая имя семьи Герлен всуе, сейчас речь не о них, а о тех, у кого в 21 веке получилось сделать это лучше.
Hasu-no-Hana открывается горькими цитрусами, горячими настолько, что хочется перебрасывать их из руки в руку, как картошку из костра, пока не остынут. Скорей бы роз, чтобы потушить этот гесперидный пожар! Но сначала в костер полетели коренья ириса. И пока огонь не поглотил их, аромат дышал влажными, рыхлыми кореньями; звучал низко и альтово. Лучшая акустика – на морозном воздухе. Я стою на перроне и мерзну.
За окном серебряный ритм каналов и туман над бесконечными полями. Девушка в соседнем купе плачет и чистит апельсин. На Майдане ставят елку на крови. А вокруг меня продолжает разворачиваться алхимическое действо. В тепле электрички тонкой, тягучей струйкой на угли полилась роза. Сначала робко, потом, согреваясь, все уверенней и уверенней. Роза-утешительница. Мне чудится алая гвоздика, но мне так давно не доводилось нюхать настоящих гвоздик, что я уже ни в чем не уверена.
В Гааге дождь, оркестр играет туш: город празднует двухсотлетие королевства. На холоде аромат опять опускается в нижний регистр. В порывах ветра я слышу зелено-смолистый ветивер и немного пачулей. У меня нет с собой зонта, зато на запястьях черный мох, сандал и боб тонка, карандаши и крошки печенья. И это так хорошо, что мне кажется, будто я украла из Осмотеки золотой стандарт шипра.
Grossmith, один из старейших английских парфюмерных домов, был основан в Лондоне в 1835 году. Саймон Брук, пра-пра-правнук основателя дома, выкупил компанию, принадлежавшую его семье до 1970 года, в 2007 году. История возрождения марки, начиная с изучения архивов и заканчивая поисками флаконов с духами на аукционах, настолько захватывающая, что о ней стоит написать книгу. Когда я сказала об этом господину Бруку, он ответил, что история стоит того, чтобы снять фильм. Надеюсь, что рано или поздно он это сделает, и сделает это с той же детской любознательностью, английской тщательностью, любовью к деталям и бескопромиссным профессионализмом, с которым он возродил этот прекрасный парфюмерный дом.
Hasu-no-Hana Grossmith (1888): Bergamot, bitter orange, rose, jasmine, ylang ylang, iris, patchouli, oakmoss, vetiver, cedar, sandalwood and tonka bean.
Diaghilev Roja Dove
Diaghilev is a result of the collaboration between London’s Victoria and Albert Museum and the best British perfumer Roja Dove. This scent was dedicated to the exhibition Diaghilev and the Golden Age of the Ballets Russes 1909–1929. Originally released in limited edition of 1000 bottles, nowadays Diaghilev is being produced with a price tag of 750 pounds per flacon.
Sergei Diaghilev loved Mitsouko Guerlain. The scent was born in 1919. By that time the Ballets Russes existed for six years and had great success. Mitsouko became a permanent companion in a touring life of a ballet impresario for ten years, up till his death in 1929. This story has inspired Roja Dove to create his Diaghilev.
Diaghilev Roja Dove is not like any other Mitsouko that I have tried. Even at it’s most tense point Mitsouko remains soft and plump. Neither the sharpness of bergamot, nor the rigid base of moss revoke her melancholic nonchalance: “will eat a peach if I want and won’t if I don’t”. The stretch in the bergamot-moss splits is effortless. Mitsouko is yin, condemned to perfection by the Nature.
Diaghilev is a man’s territory. It’s a youthful energy, seething vitality, a body sacrificed to art. All muscles and ligaments are strained, every fiber is obeying the laws of classical dance. Diaghilev – all in gold and brocade, in phantasmagoric light of hesperides, deposit of Guerlinade, backed by heavy velvet curtains made of roses, benzoin, and moss – is performing his dance about the sun, summer meadow, and youth that seems eternal.
Diaghilev will never become a part of my perfume routine (1000 bottles, 750 pounds)… But how wonderful would it be, when the dark curtain of November falls, enjoy it’s golden dance.
_________________________________
Diaghilev – результат сотрудничества лондонского музея Виктории и Альберта и лучшего британского парфюмера Рожа Дова. Аромат был приурочен к выставке “Дягилев и Золотой век Русского балета, 1909–1929″. Изначально выпущенный ограниченным тиражом в 1000 флаконов, сейчас Diaghilev выпуcкается в концентрации парфюм по цене 750 фунтов за флакон.
Серж Дягилев любил Mitsouko Guerlain. Аромат появился на свет в 1919 году. К тому времени труппа Русского балета существовала шесть лет, и успешно гастролировала. Mitsouko стала постоянным спутником кочевой жизни балетного импрессарио на протяжении десяти лет до его смерти в 1929 году. Этот факт и вдохновил Рожа на создание своего Дягилева.
Diaghilev Roja Dove не похож ни на одну из Мицук, которые мне доводилось попробовать. Mitsouko, даже в самой напряженной точке композиции, остается мягкой и округлой. Ни острота бергамота, ни жесткая подложка из мха не отменяют ее меланхоличной вальяжности: “захочу – съем персик, захочу – не съем”. Растяжка в бергамотово-мховом шпагате достигается без усилий, как бы невзначай. Митсуко это инь, обреченный на совершенство природой.
Diaghilev – это мужская территория. Это юношеская энергия, клокочущая жизненная сила, тело, принеcенное в жертву искусству. Все мышцы и связки в напряжении, каждая фибра подчиненна законам классического танца. Дягилев – весь в золоте и парче, в фантасмагорическом свете гесперидов, герлинадных роcсыпях, на фонe тяжелых бархатных занавесей из роз, бензоина и мха, танцует свой танец о солнце, о летнем луге, и о юности, которая кажется вечной.
Дягилев никогда не станет частью моей парфюмерной рутины (1000 флаконов, 750 фунтов…). А как было бы прекрасно, когда падает черный занавес ноября, любоваться его золотым танцем.
Diaghilev Roja Dove (Roja Dove, 2009): bergamot, orange, lime, lemon, cumin and tarragon; jasmine, rose, black currant, heliotrope, peach, tuberose, violet and ylang-ylang; vetyver, patchouli, vanille, cedar, cloves, guaiac wood, nutmeg, oak moss, sandalwood, ambrette (musk mallow), benzoin, civet, labdanum, leather, musk, peru balsam and styrax.
Ambre Les Nombres d’Or Mona di Orio
(с) Классик
All amber scents I test by the sea. Up until lately there was only one scent that passed the trial: vintage Shalimar Guerlain. Wet, animalistic, smelling seaweeds and iodine Shalimar’s amber resonates with the smell of the sea. The result stuns by it’s amplitude. Nowhere else Shalimar sounds so beautiful like at the sea. I even made a nickname for it: ShaliMare.
Amber in it’s soul is very dualistic. It encompasses the beginnings of animate and inanimate nature. Amber smells like sea, iodine, coolness, and warmth of the stones heated under the sun. What is often left of amber in perfumes is the burning golden coal, that is too hot to hold in hand and impossible to drop. That is why my expectations of amber in scents are so modest: if only not to burn myself.
Ambre Mona di Orio exceeded all my expectations. This is the next scent after Shalimar where amber smells sea. This perfume doesn’t have the usual pyramid structure. Ambre opens with salty wooden note, mixture of vetiver and cedar. As the wooden frame becomes covered by balsams and resins, it moves to background. The scent becomes thicker, but as soon as it seems to be too sweet, appears the solo of ylang. Amber is the sea fossil, and the flowers are so transient! Moist, sensual coolness of tropical flowers balances out viscous sweetness of benzoin and vanilla. In it’s entirety I imagine this scent as dark-blue with brown speckles: thick deep tones of still wet paint.
This summer I didn’t even need to go to the sea to trial Ambre. Constant rains, driven from the West, covered the city by a salty hood. I take refuge from the cold by wearing Ambre. It warms without scorching. Ylang does not let me forget that it’s summer now. But what to do if the sun leaves us without it’s mercy.
Ambre Les Nombres d’Or Mona di Orio (2010): vetiver, Atlas cedar, ylang-ylang, benzoin, Tolu balm, amber and vanilla.
__________________________________________________________________________________________________________
Все амбровые ароматы я испытываю морем. До недавних пор только один аромат выдержал это испытание: винтажный Shalimar Guerlain. Влажная, анималистичная, пахнущая водорослями и йодом Шалимарная амбра резонирует с запахом моря. Результат ошеломляет своей амплитудой. Нигде больше Shalimar не звучит так прекрасно, как рядом с морем. Я даже придумала ему прозвище: ShaliMare.
Амбра по своей сути очень дуалистична. Она соединяет в себе начала живой и неживой природы. Амбра пахнет морем, йодом, прохладой и жаром разогретых на солнце камней. В парфюмерии от амбры как правило остаются только раскаленные золотые угли, которые слишком горячо держать в руках, а бросить нельзя. Ожидания от амбры в ароматах у меня непритязательные: лишь бы не обжечься.
Ambre Mona di Orio превзошла все мои ожидания. Это второй после Шалимара аромат, в котором амбра пахнет морем. Аромат лишен привычной пирамидальной структуры. Ambre открывается солоноватой древесной нотой, смесью ветивера и кедра. По мере обрастания бальзамами и смолами, древесный каркас уходит на второй план. Аромат густеет, но как только начинает казаться, что он стал слишком сладким, появляется соло иланга. Амбра – ископаемое моря, а цветы так мимолетны. Влажная, чувственная прохлада тропических цветов уравновешивает тягучую сладость бензоина и ванили. В целом аромат видится мне темно-синим с вкраплениями коричневого: густые, глубокие оттенки еще не высохших красок.
Этим летом мне даже не понадобилось ехать к морю, чтобы испытать Ambre. Непрерывные дожди, гонимые с запада, накрыли город соленым колпаком. От холода я спасаюсь Аmbrе. Она согревает, не обжигая. Иланг не дает забыть о том, что сейчас лето. А что делать, если солнце отказывает нам в своей милости.
Ambre Les Nombres d’Or Mona di Orio (2010): vetiver, Atlas cedar, ylang-ylang, benzoin, Tolu balm, amber and vanilla.
Coco Noir Chanel
– А что писать, когда и так все ясно.
Этот анекдот очень точно передает состояние моих парфюмерных записей. Но одну листовку, пожалуй, я все-же расклею. Не по таким уж и многочисленным, но просьбам, которые я не могу проигнорировать – листовка о Chanel Coco Noir.
Сила Сoco Noir в его имени. Лаконичном, ритмичном. Оно приятно глазу. Запоминается мгновенно, как слово “мама”, и так же легко произносится. Coco и Noir – архетипическое сочетание, великолепная наживка, способная привлечь очень широкий круг потребителей. Сосo Noir – магическое заклинание, под силу которому сместить систему координат, сложившуюся в парфюмерии за последние десятилетия. Этот далеко не “свежий” и не “легкий” аромат (часто ли в парфюмерных магазинах можно услышать другую просьбу?) рискует стать очень популярным. Его будут настойчиво спрашивать в магазинах, покупать на подарки. Загадочно закатывая глаза на вопросы о том, чем они пахнут, его будут носить те, кто морщит нос от всего, что крепче ягодного компота. Впрочем, аромат очень быстро начнут узнавать.
В имени и его слабость. При таком совершенном оформлении, конфликт формы и содержания кажется неизбежным. Каждый раз, когда я подносила к носу блоттер с Coco Noir, меня не покидало ощущение, что на фабрике перепутали бидоны; что элегантное черное платье случайно надели совсем не на ту женщину. Ей бы что-то с высоким уровнем гламурного напряжения, подстать аромату. Я не нашла в нем ни Coco, ни Noir. Сосо – это упаренные до состояния вязкой смолы чернила. Сoco Noir – вода, в которой сполоснули слегка смоченную в чернилах кисточку. Это может даже красиво. Кто-то это даже полюбит. Но оно – не черное. Абсолютно. Если слово Noir в названии лишнее, то приставки “Mademoiselle” мне очень не хватало. Потому что Coco Noir, несмотря ни на что, фланкер (я настаиваю на этом слове) Coco Mademoiselle, а не Coco. Я бы назвала этот аромат Coco Mademoiselle Sensuelle, к примеру. Поэксплуатировала бы аннакаренинский образ Киры Найтли. А Coco Noir приберегла бы в рукаве в качестве козыря. Когда мне захочется черного, я обращусь к другим источникам. К той же старой доброй Coco, если вдруг обнаружу, что мое содержание до нее cозрело.
Rose Etoile de Hollande Mona di Orio
Do you know what “perfume bout” is? When did it happen to you last time? Since I got hold of a flacon of Rose Etoile de Hollande, I have hard time detaching myself from it. I’m afraid to be surfeited with it, and I can’t get satiated. One wants to inhale this scent in its entiriety, in one go, and at the same time split it by the airflow into notes.
Rose Etoile de Hollande is a portrait of a rose in her natural environment: rose with her transparent buds, magnificent flowers, pollen on the hairy legs of buzzing among the flowers bumblebees; rose with dark green leaves, crawling on her stems bugs, soil with the fallen withered petals; rose with the drops of rain, drying under the sun; rose between the wild-growing wild grass, juicy peaches and murky moss in a shadow of trees; rose with a sea breeze tangled in her stems and a sieve of a starry night, fooling down on earth after a sultry day.
Rose Etoile de Hollande opens with an explosion of softly tickling bergamot. I seem to feel rough leaves of geranium and hairy skin of a ripe peach. Gradually, scarlet rose fills all the space. In her canvas interwoven wet, salty wood and slightly sweet bensoin, velvet heliotrope and resinous vanilla. Somewhere in the shadow stay pachouli and carnation are standing guard. Aldehydes give away their presence through the action: the scent stays above the heart chakra, despite it’s dark side.
The scent remains in constant movement. It disperses into billion of pieces, and then gathers itself into the whole again. You could observe all stages of that process at the same time, as if all your life passes in front of you within a moment. Rose Etoile de Hollande is cosubstantial. She’s universal, as in “Universe”. Rose is not dominating in this scent, but everything is subordinate to her. She is that fifth element that is so needed for the harmony in the Cosmos. The world capitulates to her beauty. And I capitulate too.
Life shuffles the cards in such a strange way! “Etoile de Hollande” is the name of a breed of roses that Mona was studying for many years. This was a favorite rose of her teacher – Edmond Roudnitska. In Holland raised the perfume star of Mona. This country became a new home for her. The life is even more ephemeral than a smell! I seem to see her smile in Rose Etoile de Hollande. The scent full of life that is stronger than death: in front of our eyes the supernova is born – Etoile de Hollande.
P.S. My gratitude to Jeroen Oude Sogtoen for the Stars of Holland, both Mona and Rose.
_______________________________________________________________________________
Вы знаете, что такое запой? Как давно это с вами случалось? С тех пор, как в моих руках появился флакон Rose Etoile de Hollande, я с трудом себя от него отрываю. Боюсь пресытиться и не могу насытиться. Этот аромат хочется вдыхать целиком, одним вдохом, и в тоже время разбивать его потоками воздуха на ноты.
Rose Etoile de Hollande – это портрет розы в ее естественном окружении; розы с ее прозрачными бутонами, пышными цветами, пыльцой на лапах жужжащих над цветами шмелей; розы с темно-зелеными листьями, ползающими по ее стеблям букашками, землей, на которую падают увядшие лепестки; портрет розы в каплях дождя, высыхающих на солнце; розы среди дикорастущих трав, сочных персиков и сумрачных мхов в тени деревьев; розы с морским ветром, путающимся в ее стеблях, и решетом звездной ночи, падающей на землю после знойного дня.
Rose Etoile de Hollande отрывается взрывом нежно щекочущего бергамота. Мне чудятся шершавые листья герани и такой же мохнатый бок спелого персика. Постепенно алая роза заполняет все пространство. В ее канву вплетены влажное соленое дерево и сладковатый бензоин, бархатный гелиотроп и смолистая ваниль. Где-то в тени на страже стоят пачули и гвоздика. Альдегиды выдают свое присутствие через действие: аромат не опускается ниже сердечной чакры, несмотря на свою темную сторону.
Аромат находится в непрерывном движении. Он то рассыпается мириадом частиц, то снова собирается в единое и неделимое целое. Одновременно можно наблюдать все стадии этого процесса, как будто вся твоя жизнь проносится перед тобой в одно мгновенье. Rose Etoile de Hollande едина во всех своих лицах. Она универсальна от слова “Universe”. Роза в аромате не доминирует, но здесь все ей подчинено. Она – тот пятый элемент, которого не хватает для вселенской гармонии. Мир добровольно капитулирует перед ее красотой. Капитулирую и я.
Жизнь так странно тасует колоду! Etoile de Hollande – название сорта роз, аромат которого Мона изучала в течение многих лет. Это были любимые розы ее учителя, Эдмона Рудницки. В Голландии взошла парфюмерная звезда Моны. Эта страна стала для нее новым домом. Жизнь еще более эфемерна, чем запах. Мне видится в Rose Etoile de Hollande ее улыбка. Аромат, в котором столько жизни, сильнее смерти: на наших глазах родилась сверхновая Etoile de Hollande.
Rose Etoile de Hollande Les Nombres d’Or Collection Mona di Orio(Mona di Orio, 2012): Bergamot from Calabria, White Peach, Heliotropine, Bulgarian & Turkish Rose, Geranium from Egypt, Clove, Patchouli, Cedar from Virginia & Atlas, Vanilla from Madagascar, Bezoin from Siam, Ambre, Baume de Perou.
Picture from monadiorio.com
Chinese watercolors: Esprit de Chine Auguste
Китайская акварель: Esprit de Chine Auguste
“I had a dream that my heart wasn’t aching,
It was a porcelain bell in the yellow of China…”
Nicolay Gumilev
Very little is known about Auguste perfumes. Who created them? For whom? Why were they waiting so long for their time to come? We know these perfumes were composed by anonymous perfumers in Grass, and now they are produces according to the original formulas using old technologies. Obviously, all three Auguste perfumes could be categorised as “they don’t do them like that anymore”, literally and figuratively. They have an “unplugged” sound, not damaged by amplifiers, recorders, or special effects. They are like a good listener, with whom you are on the same wavelength, and not like a screaming horn, running ahead of you.
Esprit de Chine is an elegant flowery chypre. It’s ideal for summer, when you want to get out of leather corsets and silver aldehyde carcasses, but have to stay in shape. In the top notes of the scent are cool candy hesperides, solid and wet, like mercury balls. They are accurately and precisely filled with taught roses, squeaky-clean snow-white lilys of the valley, velvet geranium leaves, and dark-brewed carnations as main characters. Carnations hold shape of the perfume like a tightly twisted crepe thread. In the base of a scent is a lot of moss, lightened a bit by sandal and musk. Only for this Esprit de Chine is worth being loved. I love it for the feeling of cool, nicely creaking fabric, for the laconic flower graphics and a handsome cut. I wear Esprit de Chine when I want to feel dressed elegantly, even though I spend the whole day running errands.
Esprit de Chine doesn’t dictate its rules, nor does it dominate the space, like many chypres do. The scent doesn’t turn me inside out like Guerlains. It doesn’t have biographical nerve of Chanels. And it doesn’t have that nostalgic flair coming from the past. It is a perfume-fossil, that hatched from an egg at a wrong time, young and mature at the same time, getting old right after having been born. I still hope that in the 21st century’s perfume cacophony its voice will be heard.
______________________________________________________________________
Esprit de Chine (?, 1905-1920): bergamot, ambrette, orange blossom, lilac, carnation, lily of the valley, white musk, tree moss, sandalwood.
Photo by Erik Madigan Heck for Mary Katrantzou
Cuir de Russie Chanel
Leather scents form quite a wide range, with two opposites at the opposite ends of the spectrum: intellectual and sensual. Cuir de Russie Сhanel in different concentrations embodies both of these hypostasis. Over the years sensuality evaporated off the EDT. The dry residue contains only pages of its old bio. Cuir de Russie in perfume is a lifelong movie, a tape of olfactory codes, unwinding over time. Scene after scene.
The golden thread of fleur d’orange intertwines with a silver thread of bergamot like an embroidery on shoes made of the finest leather. These shoes belong to a girl who is just learning to walk. Leather is soft, light, and smells gently and sweet. Aldehydes at this stage are barely recognizable. You cannot expect the harmony of gait from a child.
Steps become more confident, shoes acquire a small heel. The leather becomes denser, just enough to keep up the shape. Where does she walks in these shoes? Maybe even to work. We will never know. But this isn’t that important. What important is not where does she walk, but how: in an aroma of an expensive soap and flowers, restrained, as are the emotions she shows in public. From Cuir de Russie I always want a little more flowers.
The bridle is loosened, curtains are drawn. Hands smell slightly of leather gloves thrown on a commode, traces of rose, ylang and iris, and something uncertain, indefinitely delicate and sensual. Cuir de Russie possesses a surprisingly long extent. The perfume is better to be applied early in the morning, so as not to break its story in the middle by the evening shower. And it definitely has a story to tell!
_______________________________________________________________________
У кожаных ароматов очень широкий диапазон с двумя противоположностями на краях спектра: интеллектуальным и чувственным. Cuir de Russie Сhanel в разных концентрациях воплощает обе этих ипостаси. Из туалетной воды с годами чувственность испарилась. В сухом остатке остались лишь страницы трудовой биографии. Русская кожа в духах – это фильм длиною в жизнь, лента ольфакторных кодов, разворачивающаяся во времени. Кадр за кадром.
Шитьем на туфельках из тончайшей кожи золотая нить фледоранжа сплетается с серебряной нитью бергамота. Это туфли девочки, которая только учится ходить. Кожа мягкая, светлая, пахнет нежно и сладковато. Альдегиды на этой стадии едва узнаваемы. Нельзя ожидать от ребенка стройности походки.
Шаги становятся все уверенней, у туфель появляется небольшой каблук. Кожа становится плотнее, ровно настолько, чтобы держать форму. Куда она ходит в этих туфлях? Может быть даже на работу. Мы этого никогда не узнаем. Но это не так уж и важно. Главное не куда она ходит, а как: в аромате дорогого мыла и цветов, сдержанных, как и чувства, которые она демонстрирует на публике. От Русской кожи мне всегда хочется немного больше цветов.
Ослаблена узда, задернуты шторы. Руки слегка пахнут кожей брошенных на комод перчаток, следами розы, иланга и ириса и чем-то неопределенным, бесконечно нежным, чувственным. Сuir de Russie обладают удивительной протяженностью. Духи лучше наносить рано утром, чтобы не обрывать их на середине повествования вечерним душем. А им есть что рассказать!
Cuir de Russie Сhanel (Ernest Beaux, 1924/Jacques Polge, 1983): orange blossom, bergamot, mandarin, sage, iris, jasmine, rose, ylang-ylang, cedarwood, vetiver, styrax, leather, amber and vanilla.
Vintage ad is from Votre Beauté, november 1936
Narcisse Blanc Caron
April this year turned out to be cold and swift. As if it was not April, but prolonged February, going his way through the spring in the rhythm of jazz. To change the rhythm and level of the pulse rate I was looking for a fragrance of spring flowers, which wouldn’t be too cold and too light-headed.
Narcisse Blanc Caron in perfume is an introverted and concise scent, subtle, muted white in tone. Flowers are growing either in the shade, or in the twilight. There is neither morning dew, nor viscous afternoon sweetness. The scent opens with delicate buttery greens. A mixture of aldehydes and neroli resembles soap from my linen closet. Transparent jasmine, white rose, pale and velvety iris, like the inner side of a suede bag, create incredibly accurate allusion of flowers of poetic daffodil – Narcissus poeticus L.
This old variety is not common for cities around here. Once I found a whole meadow of these white flowers with a yellow corona and a red edge. I sat down next to them. I do not know how long I sat there, and what expression was on my face, but I suspect it looked foolish. I woke up when I heard an anxious female voice above me: “Are you feeling unwell?”. I was feeling well.
Narcisse Blanc Сaron – to come to a standstill, with a ridiculous expression on your face. And the rest of the world can wait.
_____________________________________________________________________
Апрель в этом году выдался холодным и стремительным. Будто не апрель, а затянувшийся февраль, продвигающийся сквозь весну в ритме джаза. Чтобы сменить ритм и выровнять пульс, я искала аромат весенних цветов, который бы не был слишком холодным и слишком легкомысленным.
Narcisse Blanc Сaron в духах – интровертный и лаконичный аромат, вкрадчивый, приглушенно-белый. Цветы то ли в тени, то ли в сумерках. Нет ни утренней росы, ни тягучей полуденной сладости. Аромат открывается нежной маслянистой зеленью. Смесь альдегидов и нероли напоминает неролиевое мыло, которое лежит у меня в бельевом шкафу. Прозрачный жасмин, белая роза, приглушенный и бархатистый, как внутренняя сторона замшевой сумки, ирис создают необыкновенно достоверную аллюзию цветов поэтического нарцисса – Narcissus poeticus L.
Этот давний сорт не часто встретишь в наших городах. Однажды мне удалось найти целую поляну этих белых цветов с желтой сердцевиной и красной каймой. Я опустилась рядом с ними. Не знаю, как долго я там просидела, и с каким выражением лица, но подозреваю, что с идиотским. Очнулась я, когда услышала над головой тревожный голос женщины: “Вам плохо?”. Мне было хорошо.
Narcisse Blanc Сaron – замереть с нелепым выражением. И пусть весь мир подождет.
Narcisse Blanc Caron (Ernest Daltroff, 1922): Orange blossom, Neroli, Petitgrain, Orange, Jasmine, Rose, Iris, Vetiver, Sandalwood, Amber, Musk. Photo by Cecil Beaton
Photo: Princess Ira Von Furstenberg 1955 by Cecil Beaton