Nuit de Noel Caron

“You’re at the theater. You catch the scent of Opium on your right, Mitsouko to your left, and the woman in front of you is wearing Estée. Now a woman arrives wearing Nuit de Noël. Immediately the other frangrances are forgotten!”

Guy Robert, Le Sens du Parfum

This Nuit de Noel ad from 1937, with stars as a romantic anticipation of space flights, is my favourite. A terrible time. In those years, between the famine and the war, my late grandmother was born. Nuit de Noel is just fifteen years old. So young and so fresh!

Nuit de Noel starts strangely, appealing to the very depths of the olfactory memory. It reminds me of the smell of sugared vanilla biscuits and winter vegetables from the cellar. I know this smell so well. All of my school holidays, including those during the freezing winters, with their dark-blue Gogol’s nights, dogs barking in the twilight, a warm stove, grinding sound of the shovel on the coals, and the sparks on the painted wooden floor, I spent in the house of my grandmother. Every summer I carried jars with all sorts of jams and pickles to the cellar, and in the winter, too lazy to wear a coat, following the frozen paths, I carried them back to the house.

Nuit de Noel starts with rough aldehydes, warm dirty musk (this is a case when dirty is a compliment) and mouldy vanilla sticks. Then, as if a door opens into a room being prepared for the holidays, the door that was closed for so long, the door behind which something has been rustling, ringing, whispering all day long, and suddenly, along with the stream of light through the high doorway, roses and ylang-ylang pour into the darkness, where the heart shrinks with excitement and hope. Perhaps nowhere else I have experienced such a harmonious combination of flowers with musk and powder and such deep black moss.

Please also check Elena Vosnaki’s review of Nuit de Noel on Perfume Shrine for more background infromation.

Nuit de Noël Caron (Ernest Daltroff, 1922): rose, ylang-ylang, jasmine; sandalwood, vetiver, Saxon oakmoss, musk and amber.

_________________________________________________________________________________

Эта реклама Nuit de Noel 1937 года со звездочками как предчувствием полетов в космос – моя любимая. Страшное время. В тот год, между голодом и войной, родилась моя покойная бабушка. Духам пятнадцать лет. Совсем юные!

У Nuit de Noel странное, взывающие к самым глубинам ольфакторной памяти, начало: пахнет засахаренным ванильным печеньем и зимними овощами из подвала. Я хорошо знаю этот запах. Все каникулы, включая морозные зимние с их синими гоголевскими ночами, звонким лаем собак с наступлением сумерек и горячей печкой-голландкой, скрежетом совка по углям и искрами на крашеном деревянном полу, я проводила у бабушки. Все лето я носила в подвал банки со всевозможными вареньями и соленьями, а зимой, едва одевшись, по заледеневшим тропинкам – из.

Сначала Nuit de Noël пахнет шершавыми альдегидами,  теплым грязноватым мускусом (это тот случай, когда грязный –  это комплимент!) и заплесневелой ванильной палочкой.  Потом будто распахнулась дверь в соседнюю комнату, где шли приготовления к празднику, дверь которая  была закрыта так долго.  Дверь,  за которой весь день чем-то шуршали, звенели, перешептывались, и, вместе с потоком света, через высокий дверной проем в темноту, где от волнения и надежды сжималось сердце, влились роза и иланг-иланг. И пожалуй больше нигде в парфюмерии я не встречала такого гармоничного сочетания цветов с мукусом и пудрой,  и такого глубоко-черного мха.

А эта реклама 1930 года. Такие коробочки с имитацией кожи ската уже давно не делают, но флаконы все еще те же.  И мне не дает покоя один вопрос: что же такого нужно было сделать человеку, чтобы он назвал духи, в которых столько добра, злыми?

Nuit de Noël Caron (Ernest Daltroff, 1922): rose, ylang-ylang, jasmine; sandalwood, vetiver, Saxon oakmoss, musk and amber.

Hasu-no-Hana Grossmith

Hasu-no-Hana was originally released in 1888, on the tide of the popularity of Japanese culture, which had overwhelmed Europe after the Meiji Restoration in 1868. To revive the three classic perfumes (Hasu-no-Hana, Phul-Nana and Shem-el-Nessim) hundred and twenty years later, Simon Brooke, the heir to the house Grossmith, was about to apply gas chromatography to analyse the contents of the old bottles purchased at auctions. But fortunately he has found old hand-written papers with original formulae. So I have no doubt in the authenticity of the modern perfume: Robertet – a perfume-making company located in Grasse – had to simply re-create them.

Hasu-no-Hana is Japan seen through European’s eyes, a subtle and graphic scent, like traditional Japanese woodblock prints ukiyo-e, motives of which could be seen in the works of most, if not all artists of the late 19th century. It will not take long until Cinema will break into the world, Jacques Guerlain will sell his soul to devil, and perfumes will become three-dimensional. Or maybe he wouldn’t, but this is the only explanation of his genius I have. Years will pass, Jean-Paul will sell the house to LWMH, and Guerlain will mostly become a history. But no matter how difficult it is to talk about classic perfumes and not take the name of the Guerlain’s family in vain, the story is not about them, but about those who managed to do that better in the 21st century.

Hasu-no-Hana opens with bitter citruses, so hot that I feel like jiggling them in my hands as hot potatoes. It needs roses to damp down the hesperides fire! But first, orris flew into the fire, and before flame consumed them, the perfume exhaled with moist rarefied roots; it sounded low and alto. Freezing air has the best acoustics. I’m standing on a railway platform and it’s cold.

Through the train window I see silver rhythm of channels and frost haze over the endless fields. In the next compartment a girl cries and peels an orange. The alchemical act around me continues to unfold. In the warmth of the train a thin, stretchy stream of roses pours on the coals. Timidly at first, but then, warming up, more and more confidently. Rose The Consolatory. I envision scarlet carnation, but it’s been so long since I smelled it that I am not sure on that one.

It is raining in The Hague, a band plays a flourish: the city celebrates 200 years of the Kingdom. In the cold the scent drops to the lower register again. In a gust of wind I smell green resinous vetiver and a hint of patchouli. I don’t have an umbrella, but I have on my wrists black moss, sandalwood and tonka bean; pencil shavings and cookie crumbs. The perfume is so good that I feel like I have stolen the chypre standard from Osmothèque.

Grossmith, one of the oldest British perfume houses, was founded in London in 1835. Simon Brooke, a great great grandson of John Grossmith, the founder of the house, bought the company owned by his family until 1970, in 2007. The story of the brand’s revival – from the study of archives to the quest for perfume bottles at auction – is so exciting, that I am totally convinced it is worth to write a book about. When I told this to mr. Brooke, he said that the story is worth to make a movie. I hope that sooner or later he will make it, and will make it with the same children’s curiosity, English thoroughness, attention to detail, and uncompromising professionalism as when he revived this splendid perfume house.

Hasu-no-Hana Grossmith (1888): Bergamot, bitter orange, rose, jasmine, ylang ylang, iris, patchouli, oakmoss, vetiver, cedar, sandalwood and tonka bean.
__________________________________________________________
Hasu-no-Hana был создан в 1888 году на волне популярности японской культуры, нахлынувшей Европу после революции Мэйдзи 1868 года. Чтобы восстановить тройку классических духов (Hasu-no-Hana, Phul-Nana и Shem-el-Nessim) Саймон Брук, наследник  дома Grossmith, уж было собирался анализировать содержимое  купленных на аукционах флаконов c помощью газовой хроматографии, как нашлись тетради с оригинальными формулами. В аутентичности современного аромата у меня нет сомнений: грасской компании Robertet оставалось только их воссоздать.

Hasu-no-Hana – Япония глазами европейца, аромат тонкий и графичный, как традиционные японские гравюры укие-э, мотивы которых можно было встретить в творчестве если не всех, то многих художников конца 19 века. Пройдет совсем немного времени, в мир ворвется кино, Жак Герлен продаст душу дьяволу, и парфюмерия станет трехмерной. Или не продаст, но другого объяснения его гению у меня нет. А потом Жан-Поль продаст дом LWMH, и Герлен станет историей. Но как бы не было сложно говорить о классической парфюмерии, не упоминая имя семьи Герлен всуе, сейчас речь не о них, а о тех, у кого в 21 веке получилось сделать это лучше.

Hasu-no-Hana открывается горькими цитрусами, горячими настолько, что хочется перебрасывать их из руки в руку, как картошку  из костра, пока не остынут. Скорей бы роз, чтобы потушить этот гесперидный пожар! Но сначала в костер полетели коренья ириса. И пока огонь не поглотил их, аромат дышал влажными, рыхлыми кореньями; звучал низко и альтово. Лучшая акустика – на морозном воздухе. Я стою на перроне и мерзну.

За окном серебряный ритм каналов и туман над бесконечными полями. Девушка в соседнем купе плачет и чистит апельсин. На Майдане ставят елку на крови. А вокруг меня продолжает разворачиваться алхимическое действо. В тепле электрички тонкой, тягучей струйкой на угли полилась роза. Сначала робко, потом, согреваясь, все уверенней и уверенней. Роза-утешительница. Мне чудится алая гвоздика, но мне так давно не доводилось нюхать настоящих гвоздик, что я уже ни в чем не уверена.

В Гааге дождь, оркестр играет туш: город празднует двухсотлетие королевства. На холоде аромат опять опускается в нижний регистр. В порывах ветра я слышу зелено-смолистый ветивер и немного пачулей. У меня нет с собой зонта, зато на запястьях черный мох, сандал и боб тонка, карандаши и крошки печенья.  И это так хорошо, что мне кажется, будто я украла  из Осмотеки золотой стандарт шипра.

Grossmith, один из старейших английских парфюмерных домов, был основан в Лондоне в 1835 году. Саймон Брук, пра-пра-правнук основателя дома,  выкупил компанию, принадлежавшую его семье до 1970 года, в 2007 году. История возрождения марки, начиная с изучения архивов и заканчивая поисками флаконов с духами на аукционах, настолько захватывающая, что о ней стоит написать книгу. Когда я сказала об этом господину Бруку, он ответил, что история стоит того, чтобы снять фильм. Надеюсь, что рано или поздно он это сделает, и сделает это с той же детской любознательностью, английской тщательностью, любовью к деталям и бескопромиссным профессионализмом, с которым он возродил этот прекрасный парфюмерный дом.

Hasu-no-Hana Grossmith (1888): Bergamot, bitter orange, rose, jasmine, ylang ylang, iris, patchouli, oakmoss, vetiver, cedar, sandalwood and tonka bean.