Cuir de Russie Chanel

Cuir de Russie Chanel

Leather scents form quite a wide range, with two opposites at the opposite ends of the spectrum: intellectual and sensual. Cuir de Russie Сhanel in different concentrations embodies both of these hypostasis. Over the years sensuality evaporated off the EDT. The dry residue contains only pages of its old bio. Cuir de Russie in perfume is a lifelong movie, a tape of olfactory codes, unwinding over time. Scene after scene.

The golden thread of fleur d’orange intertwines with a silver thread of bergamot like an embroidery on shoes made of the finest leather. These shoes belong to a girl who is just learning to walk. Leather is soft, light, and smells gently and sweet. Aldehydes at this stage are barely recognizable. You cannot expect the harmony of gait from a child.

Steps become more confident, shoes acquire a small heel. The leather becomes denser, just enough to keep up the shape. Where does she walks in these shoes? Maybe even to work. We will never know. But this isn’t that important. What important is not where does she walk, but how: in an aroma of an expensive soap and flowers, restrained, as are the emotions she shows in public. From Cuir de Russie I always want a little more flowers.

The bridle is loosened, curtains are drawn. Hands smell slightly of leather gloves thrown on a commode, traces of rose, ylang and iris, and something uncertain, indefinitely delicate and sensual. Cuir de Russie possesses a surprisingly long extent. The perfume is better to be applied early in the morning, so as not to break its story in the middle by the evening shower. And it definitely has a story to tell!

_______________________________________________________________________

У кожаных ароматов очень широкий диапазон с двумя противоположностями на краях спектра: интеллектуальным и чувственным. Cuir de Russie Сhanel в разных концентрациях воплощает обе этих ипостаси. Из туалетной воды с годами чувственность испарилась.  В сухом остатке остались лишь страницы трудовой биографии. Русская кожа в духах – это фильм длиною в жизнь, лента ольфакторных кодов, разворачивающаяся во времени. Кадр за кадром.

Шитьем на туфельках из тончайшей кожи золотая нить фледоранжа сплетается с серебряной нитью бергамота.  Это туфли девочки, которая только учится ходить.  Кожа мягкая, светлая, пахнет нежно и сладковато. Альдегиды на этой стадии едва узнаваемы. Нельзя ожидать от ребенка стройности походки.

Шаги становятся все уверенней, у туфель появляется небольшой каблук. Кожа становится плотнее, ровно настолько, чтобы держать форму. Куда она ходит в этих туфлях? Может быть даже на работу. Мы этого никогда не узнаем. Но это не так уж и важно. Главное не куда она ходит, а как: в аромате дорогого мыла и цветов, сдержанных, как и чувства, которые она демонстрирует на публике. От Русской кожи мне всегда хочется немного больше цветов.

Ослаблена узда, задернуты шторы. Руки слегка пахнут кожей брошенных на комод перчаток, следами розы, иланга и ириса и чем-то неопределенным, бесконечно нежным, чувственным. Сuir de Russie  обладают удивительной протяженностью.  Духи лучше наносить рано утром, чтобы не обрывать их на середине повествования вечерним душем. А им есть что рассказать!

Cuir de Russie Сhanel (Ernest Beaux, 1924/Jacques Polge, 1983): orange blossom, bergamot, mandarin, sage, iris, jasmine, rose, ylang-ylang, cedarwood, vetiver, styrax, leather, amber and vanilla.
Vintage ad is from Votre Beauté, november 1936

Bois des Îles Chanel

Bois des Îles Chanel: выстрадано, длинно и нераскрыто.

“Go now,” she said. Florentino Ariza pressed her hand, bent toward her, and tried to kiss her on the cheek. But she refused, in her hoarse, soft voice.
“Not now,” she said to him. “I smell like an old woman.”

Love in the Time of Cholera
Gabruek Garcua Marquez

For a couple of past weeks I’ve been gathering my fragmented thoughts about Bois des Îles into one entity. It appeared to be a lot of thoughts: me and Bois des Îles have many years of an uneven relationship. I couldn’t make the translation for last Saturday (sorry for that!). But on that Saturday I found myself on a flea market in Paris again. My eyes caught a flacon of a vintage Bois des Îles perfume. It hasn’t been open yet, but was kept without a box. Despite the absence of paraffin film, there was no smell around the neck, so it was difficult to figure out its condition. Even knowing that Chanel scents don’t withstand time well, I took the risk. But let’s leave the perfume for later. And start with Bois des Îles from Les Exclusifs de Chanel.

I could never recognise the variety of notes announced in the pyramid of Bois des Îles. Aldehydes, those I adore for their ability to compress the space into a point, do not reveal their abilities here. In Bois des Îles I recognise them only by a sunlight diffused through a mist. Bois des Îles smells of June’s milk-white apples with skin as thin as one that you peel of with the tongue when you burn the roof of your mouth. It smells of a wet book that was left on an old terrace during summer rain. It smells of old soaked wood: that’s an iris powder with a tincture of sandalwood. Bois des Îles is, possibly, the only scent where I could stand iris in such quantity. Usually the relaxed melancholy, with which iris contaminates everything it touches, is unbearable for me.

I always missed some foundation in Bois des Îles, the soil I could stand on. I missed grounding, sober rigidness of vetiver. I started to wear it together with Sycomore Chanel: Bois des Îles behind the ears, Sycomore on wrists. Sycomore gave Bois des Îles the sharpness and transparency that the scent itself had only at dry frost. But where do you get it, the dry frost, in our climate? And Sycomore is always at hand. That’s how I became a “stupid girl mixing perfumes together.” (с) Guy Robert

Last half year Bois des Îles started to betray me. It revealed hot dry wood, the one that’s often mentioned in reviews. And I didn’t like that. It started to smell of dry almond cookies, and, until now mysterious, “gingerbread”, mentioned in some pyramids. And that I liked even less. Initially I blamed these changes on weather, then on my perception. I didn’t want to think that these are the first signs of inevitable changes in skin’s chemistry, those you have to deal with sooner or later:

“Florentino Ariza shuddered: as she herself had said, she had the sour smell of old age. Still, as he walked to his cabin, making his way through the labyrinth of sleeping hammocks, he consoled himself with the thought that he must give off the same odour, except his was four years older, and she must have detected it on him, with the same emotion. It was the smell of human fermentation, which he had perceived in his oldest lovers and they had detected in him.”

I’m not afraid of age. I fear to loose the olfactory picture of the world I’m used to, whose integrity I esteem not less than integrity of a soul. Every re-formulation, every new “recommendation” of IFRA takes a part of it away from me. But when my own skin takes that part away, it really hurts. The only escape from this situation I see is to wear perfumes on a cloth, rather than on a skin. I’ll have to sacrifice the generous splashing but instead the elegant scarf on a neck could solve two problems at once: the way the frgarance developes and wrinkled skin. Perfect time to start learning how to wear it.

I always wanted to know how Ernest Beaux conceived Bois des Îles. I already had an occasion to try vintage perfume, “oldish”, as it’s owner characterised it. There were much more aldehydes in it than in a modern EDT, more neroli and bergamot. For some time these notes were holding the pressure, but then melancholic iris wave overwhelmed me in
perfume as well, so I could not come closer to it’s essence. To obfuscate is in the nature of Bois des Îles.

The only thing that could make you guess the mature age of the perfume I have purchased at the flea market is it’s slightly accelerated development. This is not typical for such concentration. Notes unwrap fast, like a soundtrack in an old movie. It’s like the perfume was in a hurry to live it’s unexpected second life. In general it was similar to a life of it’s great-granddaughter. But sandal that opened in a base made me forget everything I knew about sandal. I didn’t know it could sound so soft and spacious. Here they are, island forests in all their beauty: dark exotic trees in a mist.

Bois des Îles is melancholy in a bottle. Is there a moment in our life when you could indulge in it without compunction? Bois des Îles is an infinite depth, an endless free fall into the embrace of melancholy.
__________________________________________________________

Флорентино Ариса сжал ее руку и наклонился поцеловать в щеку. Но она остановила его, и голос с хрипотцой прозвучал мягко:
– Не сейчас, – сказала она. – Я пахну старухой.”

“Любовь во время чумы”
Гарбиэль Гарсиа Маркес

Последние пару недель я занималась тем, что пыталась собрать свои разрозненные мысли о Bois des Îles в одно целое. Мыслей оказалось много: нас с Bois des Îles связывают долгие годы неровных отношений. Я не успевала с переводом к прошлой субботе (мои извинения!). Зато в субботу я опять оказалась в Париже на блошином рынке. Мне на глаза попался флакон винтажных духов Bois des Îles. Флакон не был вскрыт, но хранился без коробки. Несмотря на отсутствие парафиновой пленки, от горлышка почти не пахло, и определить его сохранность было сложно. Зная, как плохо хранятся Шанели, я все же рискнула. Но о духах позже. Пока – об Bois des Îles из Les Exclusifs de Chanel.

В Bois des Îles мне никогда не удавалось расслышать разнообразие нот, заявленных в пирамиде. Альдегиды, которые я так люблю за умение сжимать пространство в точку, здесь не являют своих свойств. В Bois des Îles я узнаю их только по рассеянному солнечному свету в тумане. Bois des Îles пахнет июльскими бело-молочными яблоками с тонкой, как кожица, которую сдираешь языком с обожженного неба, шкуркой. Он пахнет промокшей книгой, забытой во время теплого летнего дождя на старой веранде, старой влажной древесиной: это ирисовая пудра с примесью сандалового дерева. Bois des Îles, наверное, единственный аромат, в котором я выношу ирис в таком количестве. Обычно та расслабленная меланхолия, которой ирис заражает все, к чему он прикасается, для меня невыносима.

В Bois des Îles мне всегда не хватало дна, почвы на которую можно было бы опереться ногами. Не хватало заземляющей, отрезвляющей жесткости ветивера. Я стала носить его в паре с Sycomore Chanel: Bois des Îles за уши, Sycomore на запястья. Sycomore придал Bois des Îles четкости и прозрачности, на которую аромат был способен только на сухом морозе. А где его взять в нашем климате, сухой мороз? Зато Sycomore всегда под рукой. Так я стала “глупой девушкой, смешивающей духи” (с) Ги Робер

В последние пол года Bois des Îles стал подводить меня. В нем появилась сухая горячая древесность, та самая, о которой часто пишут в ревью. И мне это не нравилось. Стало пахнуть сухим миндальным печеньем и тем, до сих пор загадочным, “gingerbread”, упоминающимся в некоторых пирамидах. И мне это нравилось еще меньше. Сначала я списала эти изменения в звучании аромата на погоду, потом на восприятие. Мне не хотелось думать, что это первые признаки необратимого изменения в химии кожи, с которым рано или поздно прийдется столкнуться:

” Флорентино Ариса внутренне содрогнулся: да, она была права, от нее пахло терпко, возрастом. Но пока добирался до главной каюты сквозь лабиринт уснувших гамаков, он утешился мыслью, что и его запах, верно, был точно таким же, только четырьмя годами старше, и она, наверное, почувствовала то же самое. Это был запах человеческих ферментов, он слышал его у своих самых старинных подруг, а они слышали этот запах у него.”

Я не боюсь старости. Я боюсь лишиться привычной ольфакторной картины мира, целостностью которой я дорожу, так же, как целостностью души. Каждая переформулировка, каждая новая “рекомендация” IFRA отнимает у меня ее часть. Но когда ее отнимает собственная кожа, это по-настоящему больно. Единственный выход, который я вижу из этой ситуации: носить аромат не на коже, а на ткани. Прийдется пожертвовать чувственным сплешевым намазом, зато элегантный платочек на шее может решить сразу две проблемы: звучания парфюма и морщин. Самое время начать учиться носить шейные платки.

Мне всегда хотелось знать, какими задумывал Bois des Îles Эрнест Бо. Однажды мне уже доводилось попробовать винтажные духи, “пожиловатые”, как охарактеризовала духи их хозяйка. В них было гораздо больше альдегидов, чем в современной туалетке, больше нероли и бергамота. Эти ноты на какое время сдержали натиск, но меланхолическая ирисовая волна накрыла меня и в духах и не дала мне приблизиться к их сути. Это так в характере Bois des Îles: напускать туману.

О пожилом возрасте моих духов можно догадаться только по немного ускоренному развитию, что не характерно для этой концентрации. Ноты разворачивались быстро, как звуковая дорожка в старом кино. Духи будто спешили жить свою неожиданную вторую жизнь. В общих чертах она была похожа на жизнь своей правнучки. Зато сандал, который открылся в базе, заставил меня забыть все, что я знала о сандале. Я не знала, что сандал может звучать так мягко и объемно. Вот они, островные леса со всей своей красе: темные экзотические деревья в туманной дымке.

Bois des Îles – меланхолия во флаконе. Разве в нашей жизни есть время, когда ей можно предаваться без зазрения совести? Bois des Îles – это бездонность, бесконечное свободное падение в невесомые объятия грусти.

Bois des Îles (Ernest Beaux, 1926): aldehydes, coriander, bergamot, neroli, peach, jasmine, rose, lily of the valley, iris, ylang-ylang, vetiver, sandalwood, benzoin, vanilla and musk.

Nahéma Guerlain

Big Bang: Nahéma Guerlain.

The need for roses is like the need for bread. It is an eternal olfactory value. When at a flea market I saw a miniature perfume Nahéma Guerlain (copyright 1979) on a plastic bed of obscene pink color, I didn’t doubt even for a moment: pink roses haunt my mind since autumn, but our flower shops still don’t have the roses of a size and color that I need.

Nahéma starts sweet, viscous, as if it’s stretching itself. A bit of bergamot sharpness, a bit of velvety geranium leaves – and a shiver runs through your relaxed body. Above that you could recognize outlines of rose petals. They flash in front of your eyes, as if in a rapid motion. Their name is a legion. Nahéma warms up quickly and shrouds you like a cocoon. That cocoon is the size of the Universe. Its internal heat reserve seems to be inexhaustible. Every time I experience this start I have a feeling that I’m sitting in a boat that’s been pushed off from a shore to eternity.

And in eternity the rose sun in its zenith. A sphere shaped out of uniform, plastic rose-apricot substance, dense and sparse at the same time. How could that be? – Ask Jean-Paul. The sun has cold hyacinth prominences and a sandal-benzoin core. Sometimes I’m being brought back to reality by ghosts of rose oil. But even Sun has its spots. Roses in Nahéma got their second life. Raw material transformed into something new, amazingly rigid. Outlines are blended together, silhouettes are indistinct. Nahéma has nothing that could make you wonder what it’s made of.

In Nahéma, you’ll find accumulated energy of the midday sun. Feeling of safety and serenity, when it’s so easy to let your guard down. Nahéma is decadence. Absolute yin. The unbearable lightness of life.
________________________________________

Потребность в розах – как потребность в хлебе. Это вечная ольфакторная ценность.
Когда на блошином рынке я увидела миниатюру духов Nahéma Guerlain (копирайт 1979 года) на ложе из пластика непристойно-розового цвета, я не сомневалась ни минуты: мне с осени не дают покоя розовые розы, но в наши цветочные лавки никак не завезут цветы нужного мне цвета и размера.

Nahéma cтартует сладко, тягуче, будто потягиваясь. Немного остроты бергамота, бархатных листьев герани – мелкая дрожь пробегает по расслабленному телу. Еще различимы очертания розовых лепестков. Они мелькают перед глазами, как в ускоренной съемке. Имя им – легион. Nahéma быстро согревается и окутывает собой, как коконом. Кокон этот размером с Вселенную. Запас внутреннего тепла в ней кажется неисчерпаемым. Каждый раз, когда я переживаю этот старт, у меня такое чувство, будто я сижу в лодке, которую оттолкнули от берега в вечность.

А в вечности – розовое солнце в зените. Шар, слепленный из однородной, пластичной розово-абрикосовой массы, плотной и воздушной одновременно. Как такое возможно – спросите у Жан-Поля. У солнца холодные гиацинтовые протуберанцы и сандалово-бензоиновое ядро. Иногда меня возвращают в реальность призраки розового масла. Но и на солнце бывают пятна. В Nahéma розы обрели вторую жизнь. Сырой материал переработан в нечто новое, удивительно цельное. Очертания слились, силуэты неразличимы. В Nahéma нет ничего, что заставляло бы думать о том, как это сделано.

В Nahéma – аккумулированная энергия полуденного солнца. Чувство безопасности и безмятежности, в котором так легко потерять бдительность. Nahéma – это декаданс. Абсолютный инь. Невыносимая легкость бытия.

Nahéma Guerlain (Jean-Paul Guerlain, 1979): bergamot, mandarin, rose; rose, peach, cyclamen, lily; vanilla, sandalwood, vetiver, and benzoin.

Mitsouko Guerlain

Попытка объять необъятное: Mitsouko Guerlain.
“In a sweet though slightly hoarse voice the girl made an announcement which sounded rather cryptic but which, judging from the faces of the women in the stalls, was very enticing: “Guerlain, Chanel, Mitsouko, Narcisse Noir, Chanel Number Five, evening dresses, cocktail dresses…””
Mikhail Bulgakov “The Master and Margarita”

Peaches in moss. This image, as concise as a Japanese haiku, was my first impression of Mitsouko. It remained the same until I got my own bottle of an old EDT. And then it all began!

Over the last month I was starting to write about Mitsouko several times. But every time I deleted everything. It was difficult to capture and translate into words the diversity of the scent that hides behind its apparent simplicity. And I’m not sure that I got it right now. I could have waited until impressions evolve into something more mature. But Mitsuko behaves as though it has almost no time left. And I wear it every day, as though that day is the last one. I could only obey and pay awed tribute to it.

As the other scents of this concentration from Guerlain, Mitsouko is very versatile and flexible. But while the dynamics of Vol de Nuit is built horizontally, Mitsouko’s is vertical. From the bottle, it smells of bergamot and moss at the same time. The top and the very bottom have folded into the same plane, showing its chypre id, like a passport. But on a skin the components, previously arranged like a pile of cards, stretch into a vertical structure all the way up to the stratosphere. Oak moss could drag anyone into a dungeon, but here bergamot holds the entire composition on the surface, even in the base keeping it from falling into the netherworld.

I don’t even know what I like in Mitsouko most: the rapid bergamot acceleration, the freeze at zero-gravity point of warm creme rose that follows, or infinitely beloved abstract-naturalistic Guerlain’s peaches? And what thrills me the most: when, at a junction of peach and rose, there appears an illusion of white honey colored skin, or that soft fall into the dark embrace of moss?

Mitsouko is a perfection from the first note till the last. It’s an absolutely narcotic scent. You want it more and more, and can’t stop that. And at the same time it has something incomprehensible. Mitsouko is like a woman you love, but with whom you speak different languages.
_________________________________________________________
Персики во мхах. Такой лаконичный, как японское хайку, образ сложился у меня о Mitsouko. Он оставался неизменным, пока у меня не появился свой флакон старой туалетки. И завертелось!

За последний месяц несколько раз начинала писать о Mitsouko, но каждый раз стирала. Многообразие аромата, скрывающееся за его кажущейся простотой, оказалось очень сложно уловить и передать словами. Не уверена, что это получилось сейчас. Можно было подождать, когда впечатления оформятся в что-то более зрелое, но Mitsouko ведет себя так, будто у нее осталось очень мало времени: я ношу ее почти каждый день, как будто каждый день – последний. Мне остается лишь только подчиниться и отдать причитающуюся ей дань.

Как и другие аромата Герлена в этой концентрации, Mitsouko очень пластична и подвижна. Но если динамика Vol de Nuit выстраивается по горизонтали, то Mitsouko – это вертикаль. Из флакона пахнет бергамотом и мхом одновременно. Верх и самое дно сложились в одной плоскости, предъявляя свою шипровую идентификацию как паспорт. Но на коже сложеные в стопку, как игральные карты, компоненты выстраиваются в вертикаль, растягиваясь до самой стратосферы. Дубовый мох кого угодно затащит в подземелье, здесь же бергамот удерживает всю композицию на поверхности, не давая ей провалиться в царство мертвых даже к базе.

Даже не знаю, что в Мitsouko мне нравится больше: стремительный бергамотовый разгон, последующее замирание в точке невесомости теплой кремовой розы или бесконечно любимые абстрактно-натуралистичные герленовские персики? И что больше щекочет нервы: когда на стыке персика и розы появляется иллюзия кожи aka skin цвета белого меда или мягкое падение в темные объятья мха?

Mitsouko – это совершенство с первой до последнией ноты. Это абсолютно наркотический аромат. Его хочется еще и еще, и невозможно оторваться. Но в то же время есть в нем что-то неподдающееся пониманию. Мitsouko как любимая женщина, с которой ты, увы, всегда останешься на “Вы”.

Mitsouko Guerlain (Jacques Guerlain, 1919): Bergamot, Lemon, Mandarin, Neroli; Peach, Rose, Clove, Ylang-Ylang, Cinnamon; Oakmoss, Labdanum, Patchouli, Benzoin, Vetiver.

Vol de Nuit Guerlain


Vol de Nuit Guerlain

The flight theme that I started with En Avion didn’t let me go for the whole October. I got a bottle of eau de toilet Vol de Nuit back in summer, and I was trying to understand what could be “flying” in this powderish, galbanum-aldehydic fragrance? And where is the “night” among these clean, almost squeaking white flowers? Yes, I was looking for a meaning in creation. Guilty, but what do I do, if they both (the meaning and the creation) are so beautiful?

To me, green white flower fragranses match the beauty of early spring, rather than autumn. I can’t remember what made me try Vol de Nuit on one of October’s days, but in that cold and dry wind (very rare in our seaside climate!) Vol de Nuit showed its green grin, stretched its aldehydic wings, and took off. Instead of a tired cloud settling down on my shoulders, powder left an ultrasonic trail behind my back. What moonlike vibrations it has!

Vol de Nuit needs at least a little bit of coldness. It is a nocturnal animal which can’t stand bright light. In the top notes of the fragrance there is a sharp and steel-cold verdancy. Dagger whistles past the ear and disappears in a see of white flowers. There’s a narcissus with its narcotic pollen, and harsh, almost crunchy aldehydic hyacinth, and clouds of non-indolic jasmine. It’s better not to look for it there – you’ll get hurt. Iris powder, tonka bean and vanilla are sparkling in the white-blue-green moonlight, as in Kuindzhi’s paintings. In the base – blackness of moss and white amber charcoal, scorching – cool. Not an ash, but salt emerges from it, so I want to lick my hand to believe it’s not an illusion.

Vol de Nuit’s character largely depends on its concentration. Guerlain’s vintage eaux de toilette are flexible, mobile and plastic. Vol de Nuit combines lightness and density, that’s what I love about old Guerlain EDTs. Its fragile beauty defies eternity and violates laws of physics. Night flight comes to end, but the ringing trail of Vol de Nuit seems to be endless.

I spent couple of weeks in the country this summer. It was so dark in the night, that my hand, stretched forward so that I won’t run into a closet (inside) or a tree (outside), was disappearing in a darkness somewhere around the elbow. But when the moon appeared, you could see every leaf. I needed to escape somewhere with no electricity, to see, how dark an August night could be. And I needed to wear Vol de Nuit on a windy autumn day to feel how hot my blood really is.
________________________________________________________

Тема полетов, начавшаяся с En Avion, не отпускала меня весь октябрь. Флакон старой тулаетки Vol de Nuit появился у меня еще летом. Тогда я пыталась понять, что летящего этом пудровом, гальбанумно-альдегидном аромате? А что ночного в этих чистых, до скрипа белых цветах? Да-да, я искала замысел в творении. Грешна, но что поделаешь, если они оба (замысел и творение) так прекрасны?

Зеленые белоцветочные ароматы больше ассоциируются с хрустальной красотой ранеей весны, чем с осенью. Уже не вспомню, что заставило меня надеть Vol de Nuit в один из октябрьских дней, но на холодном сухом (такая редкость в нашем морском климате!) ветру Vol de Nuit показал свой зеленый оскал, расправил белоснежные альдегидные крылья и взлетел. Пудра уже не ложилась усталым облаком на плечи, а ультразвуковым шлейфом свистела за спиной. А какие лунные у нее вибрации!

Vol de Nuit необходимо хоть немного прохлады. Это ночной зверь, не терпящий яркого солнца. В верхних нотах аромат– острая и холодная, как сталь, зелень. Кинжал со свистом пролетает мимо уха и исчезает в море белых цветов: здесь и нарцисс с его одурманивающей пыльцой, и резкий, до альгедидного хруста, гиацинт, и клубы неиндольного жасмина. Лучше не искать его там – поранитесь. Ирисовая пудра, боб тонка, ваниль искрятся в лунном свете, бело-сине-зеленом, как на картинах Куинджи. В базе аромата – чернота мха и белые амбровые угли, обжигающе-холодные. На них проступает не пепел, а соль, да так, что хочется лизнуть руку, чтобы удостовериться, что это не иллюзия.

Характер Vol de Nuit во многом обусловлен концентрацией. Туалетные воды Guerlain гибки, подвижны и пластичны. В Vol de Nuit cочетается легкость и плотность, за что я так люблю старые герленовские туалетки. Его хрупкая красота бросает вызов вечности и попирает законы физики. Прерывается ночной полет, но звенящий шлейф Vol de Nuit кажется бесконечным.

Летом я провела несколько недель на даче. Ночью там было так темно, что моя рука, которую я вытягивала перед собой, чтобы не напороться на шкаф (в доме) или дерево (в саду), пропадала в черноте где-то на уровне локтя. Зато когда поднималась луна, можно было пересчитать каждый лист. Нужно было уехать туда, где нет электричества, чтобы увидеть, как может быть светло черной автустовкой ночью. И нужно было надеть этот холодный аромат ветренным осенним днем, чтобы почувствовать, какая на самом деле горячая у меня кровь.

Vol de Nuit Guerlain (Jacques Gueralin, 1933) : orange, bergamot, lemon, mandarin, petitgrain, galbanum, sage, aldehydes violet, rosewood, palmarosa, jasmine, jonquil/daffodil, pimento; Vanilla, benzoin, Peru balsam, musk, cedarwood, orris, tonka bean, oakmoss, agarwood, sandalwood, vetiver, ambergris, castoreum.

Shalimar Guerain

White balls in the air: Shalimar Guerlain

For my first review on Perfume-Smellin’ Things, I wanted to choose a special fragrance. Searching for it in my olfactory library, I came to a conclusion that only Shalimar by Guerlain can be such a fragrance. However, when I started to write, I realized that I bit more that I can chew. To analyze Shalimar within a perfume paradigm is a huge task. This review is an attempt to discuss Shalimar within the limits of my personal space. Shalimar was my first vintage perfume, which I bought five years ago at a perfume market. A couple of months ago I acquired a bottle approximately thirty years of age, the perfect preservation and eternal youth of which could be envied by any woman. During these year, the fragrance became an intrinsic part of my perfume wardrobe and life. Moreover, it turned into an important part of my personal life and home.

It so happened that, compelled by an unknown force, I started to wear Shalimar every Sunday. It was strange on my part to give one day a week to the same scent. Shalimar behaved strangely too. It didn’t care that I was going to fight the entropy of my home life and demanded shoes, pink suede shoes with high heels. With time, it became less picky and was satisfied by a traditional Sunday morning coffee with croissants. And even didn’t mind my ironing. I think the reason is the fact that the aromas of freshly brewed coffee, baked goods and lavender linen water suited it perfectly. And Shalimar knew it, of course. But it left no doubt in my mind that Shalimar was a perfume with a character.

Shalimar became so familiar to me that its legend, the story of its creation, various ad images faded into the background. Although, this is not quite true. My Shalimar has the face of Shalom Harlow. This is one of the perfumes which I have been wearing for such a long time that, just like it would be the case with a close relative, it is difficult for me to describe it in detail. Oriental, luxurious, feminine, these words became definitions from an encyclopedia and bar no significance for me anymore. I will, however, try to dissect Shalimar, attempting to discover a secret of its power.

The beginning of the perfume is vivid and short, like a flash. Bergamot and lemon are blended into one element, iridescent like mercury. Guerlain perfumes are famous for their seamlessness. Hesperidic overture sounds on me for a short time. It serves as a trampoline for the consecutive flight of other players. After the smooth, polished, cold citruses, appears tonka bean and stays until the end. With all its many facets, my Shalimar is an ode to tonka. And when resins and balms are warmed up by my skin, tonka bean is hovering over them, like a warm, shaggy white ball thrown in the air. I am less lucky with flowers. As mush as I wear Shalimar, neither rose nor jasmine have shown up on my skin even once. This classic duet is irreplaceable in the composition and is present there invisibly, like its fifth element. I would have loved to smell it at least for a moment in Shalimar, in its earthly, not ephemeral hypostasis. Having said that, there is no luck of earthly and sensual in the old parfum. But the most precious part is hidden in the very bottom. In my first bottle of Shalimar everything died, except for amber. But that was the most beautiful amber of all I have ever smelled. It was dry and hot like sand, and yet fluffy and moist, with an ozonic-iodine undertone. A sea breathed through Shalimar’s amber. Shalimar added a much needed warmth and sensuality to our cold and gray North Sea. Ever since, I love to wear Shalimar by the sea. And to throw white balls in the air.
__________________________________________________________
Для своего первого ревью в Perfume-Smellin’ Things я хотела выбрать особенный аромат. Перебрав в его поисках свою ольфакторную библиотку, я пришла к выводу, что этим особенным ароматом может быть только Shalimar Guerlain в старых духах. Но, начав писать, я поняла, что замахнулась на необъятное. Рассматривать Shalimar в парадигме парфюмерии это непосильный труд. Это ревью – попытка ограничить Shalimar в рамками личного пространства. Shalimar были моими первыми винтажными духами, который я купила пять лет назад на парфюмерно бирже. Пару месяцев тому назад у меня появился новый флакон духов примерно тридцатилетней давности, сохранности и вечной молодости которых позавидует любая женщина. За эти годы аромат плотно прижился в моем гардеробе и стал неотъемлимой частью моей парфюмерной жизни. Более того, он стал важной частью моей личной жизни и быта.

Случилось так, что ведомая какой-то непонятной силой, я стала надевать Shalimar по воскресеньям. С моей стороны было довольно странно один день неделю отдавать одному и тому же аромату. Shalimar вел себя тоже весьма экстравагантно. Его не волновало, что я собиралась заниматься борьбой с энтропией быта и требовал к себе туфли, замшевые розовые туфли на каблуках. Со временем он стал менее придирчив к окружению и довольствовался спокойным часом за традиционным воскресным утренним кофе с круасанами. И даже соглашался на глажку белья. Думаю, все дело в том, что ароматы сваренного кофе, свежей выпечки и лавандовой воды для белья с ним прекрасно гармонировали. И он об этом, конечно же, знал. В том, что Shalimar очень характреный аромат, у меня не осталось сомнений.

Shalimar стал настолько родным, что его легенда, история создания, многочисленные рекламные образы постепенно отошли на второй план. Впрочем, это не совсем так. У моего Шалимара лицо Шалом Харлоу. Это один из тех ароматов, которые я ношу так долго, что как и о близком родственнике мне сложно сказать о нем что-то определенное. Восточный, роскошный, женственный – все эти слова стали энциклопедичными определениями, не несущими для меня уже никакого смысла. Но я попробую разложить его на элементы в попытке разгадать секрет его силы.

Начало аромата яркое и короткое, как вспышка. Бергамот и лимон сплавлены в единое целое, переливающееся, как ртуть. Ароматы дома Герлен славятся бесшовными соедниеними. Гесперидная увертюра звучит на мне недолго. Она как трамплин к последующему взлету уже других героев. За гладкими, отполированными холодными цитрусами появляется боб тонка чтобы остаться до финала. При всем своем многоообразии, мой Shalimar – это ода бобу тонка. И даже когда на коже разогреваются смолы и бальзамы, боб тонка парит над ними, как подброшенный в воздух теплый и шершавый белый мячик. С цветами мне повезло меньше. Сколько я не носила Shalimar, ни роза, ни жасмин ни разу не выдали своего явного присутствия. Этот классический дуэт незаменим в построении парфюмерной композиции и пронизывает ее незримо, как пятый элемент. А как бы хотелось хоть на несколько мгновений почувствовать его в Shalimar в земной, не эфирной ипостаси! Впрочем, недостатка земного и чувственного в старых духах нет. Но самое драгоценное таится на дне аромата. В моем первом флаконе Shalimar умерло все, кроме амбры. Но была самая прекрасная амбра из всех, что мне доводилось слышать. Она была сухая и горячая, как песок, и в то же время рыхлая и влажная, с озоново-йодистым привкусом. Сквозь амбру Shalimar дышало море. Нашему холодному и серому Северному морю Shalimar добавляет того тепла и чувственности, которого ему так не хвататет. С тех пор я люблю носить Shalimar у моря. И подбрасывать белые мячики в небо.

Shalimar Guerlain (Jacques Guerlain, 1925): bergamot, lemon, mandarin, rose, jasmine, orris, vetiver, heiotrope, opoponax, vanilla, civet, Peru balsam, benzoin, tonka bean, ambergris.

Shalimar ad with Shalom Harlow is from parfumsdepub.net

(translation by Marina)